Милосердие - страница 10
Пробил его звездный час! Можно извлечь из тайников сокровища, изъятые у врагов третьего рейха и спрятанные в надежных местах. Но забрать их не так просто потому, что «надежные места» именно там, где он проводил свои акции в сорок втором — сорок третьем. Есть один лишь безопасный способ — привлечь сыночка Эдика. Натура у него подходящая: жаден до денег и женщин. Хотя и с гонором — хочет стать сильным человеком, да еще чтобы и рук не замарать. Ну, запачкать белые ручки можно поспособствовать. Это не трудно.
Детство его оказалось кратким, как северное лето, без особых радостей и забав. Единственное развлечение, которому его научила мать-спекулянтка, — это чью-то сеть в лимане вытрусить в свой мешок и продать рыбку или чужих кроликов сдать в заготконтору. Рано понял силу денег. Мать как-то намекнула, что заработки Эдика — слезы, а не богатство. Настоящие деньги только у отца. Недолго раздумывал парень над этой проблемой: как только получил паспорт, так подался в город, к отцу.
Приезд сына обескуражил Крыжа, он откровенно высказал свое недовольство, но Эдик только скалил зубы да приговаривал:
— Перебьешься, старик.
Крыж снимал квартиру у молодой вдовы Зои Васильевны. Женщина работала лаборанткой в большом фотоателье в центре города. Зарабатывала она не очень, но жила на широкую ногу, и Эдик сразу сообразил, что и откуда берется: настоящим хозяином здесь был отец. И как старик ни пытался отправить сына назад в село, к матери, — не вышло.
— Не тратьте, батько, сылы! — осклабился сын. — Мне здесь совсем неплохо. В деревне хуже. Чего же я буду менять хорошее на плохое? Ты вот поменял старуху на молодуху…
Но Крыж был человек жестокий и властный, умел добиваться своего. И выдворил бы Эдика в два счета, если бы тот не вспомнил подслушанный ночной разговор между отцом и матерью.
«Как тать ночами являешься… Совсем бы уж не приезжал».
«Тебе не все ли равно — днем я бываю или ночью?»
«Мне… Что мне? Сын у тебя растет. В селе не верят, что ты был в партизанах. Подначивают меня: «Что-то не видать твоего «партизана»! Будто бы и шутят, а мне горько. Да и все брехня, а она же не вечная».
«Поменьше мели языком, не вскроется».
И Эдуард решил намекнуть драгоценному родителю. Когда Зои Васильевны не было дома и Крыж с Эдиком обедали, сын сказал:
— Я отделюсь от тебя. Ты заплати за квартиру вперед за год. Ну и мне подкинь для приличного существования. Я не буду тебе мешать — наслаждайся жизнью.
— А ты уверен, что я выверну перед тобой карманы?
— Не надо выворачивать. Поделись со мною. Знаю, тебе останется с лихвой — прокормишь и Зою, и других.
— Почему ты думаешь, что у меня столько денег?
— Я помню твой разговор с мамой ночью, во время твоего последнего приезда. Да и она кое-чего добавила и разъяснила мне. Ну и потом, тебе нет расчета ссориться со своим родным сыном. Подам в суд, скажу — отец выгнал из дому и оставил без средств к существованию…
— И ты думаешь, суд заставит меня раскошелиться?
— Нет, на это я не рассчитываю. Просто ты уже ничего не сможешь.
— Ах, ты ж, негодяй! Какой подлец!
— Отец, я — твой сын.
Поражение смотрел Крыж на Эдика, потом засмеялся и сказал:
— Да, конечно…
И с той поры жизнь Эдика покатилась как по маслу. Уже через неделю Зоя Васильевна устроила его учеником фотографа. И странно: фотография загипнотизировала его. Приходил он на работу к восьми и затем оставался работать допоздна, изучая производство в фотохимлаборатории. Вскоре мастера стали его подхваливать — то он подсказал очень выгодный ракурс, то придумал прекрасную экспозицию, то изобрел двойную подсветку снизу, то овладел тонкой ретушью. Мастера стали помогать ему, делиться секретами. Руководство направило Эдика Придатько на шестимесячные курсы, возвратился парень уже мастером со средним разрядом, чуть позже стал в ателье сменным мастером. И он начал «искать себя». Его привлекала работа над портретом, очень волновала тема позы. Поза, отвечающая внешнему виду и характеру клиента, это было открытие. А тут еще и счастливый случай подвернулся.
Как-то поздним вечером, часов около девяти, во время его дежурства в ателье зашла шикарная молодая женщина лет двадцати пяти — чуть постарше Эдика. Он не сразу понял, чем она поразила его. В ней было все аристократично и утонченно — и лицо, и волосы, и фигура, и одежда. А еще она показалась ему гордячкой и надменной. Ему нравились такие девушки, они словно приз, который нужно добыть в жестокой борьбе. Держалась красавица высокомерно. И понимая, что она имеет полное на это право, безропотно подчинялся ей, стараясь не выглядеть раболепно, но показаться образованным, с тонким вкусом молодым человеком. И беспредельно любезным, готовым к услугам. Пока она рассматривала образцы на стенах приемной, Эдик изучал ее и прикидывал, как лучше можно подать эту красавицу свету. Когда предложил ей войти в съемочную, спросил, как бы она желала сняться? Она заказала визитку.