Милый, дорогой, любимый, единственный… - страница 10
Удивительно серьезный был пацаненок, молчал. Смотрел сосредоточенно, понятливо, без помаргиваний взрослого человека или суетливости животного. Вернулась тетка, забормотала ласковое.
— Кто же это у нас будет? Кто же это так молочко просит?
— Пацан, мальчишка, — сказал. Вадим.
— Крупненький. Молока, поди, у мамки нетути… Худые, черти, редко кто до года кормит… Агу! Агу!
Появилась и мама, во всем параде, готовая для встречи. Нет слов, она эффектно выглядела в этой боевой раскраске — глаза стали больше, синевой отливали чистые белки, легкий тон, влажная краска на губах. И все это ему не нравилось.
— Ой, кормите! — сказала она тетке. — Спасибо…
Наклонилась к Вадиму, прошептала:
— Как я?.. Народу — к зеркалу не пробиться…
— Нормально, Ксения, — сказал Вадим.
— Я тебя люблю, — прошептала она. — Ты очень добрый… Я сейчас… — и ускакала.
«Да-а, — подумал он, — добрый. Повезло тебе, что раньше не накрасилась… Я б тебя у первого столба высадил».
— Что ж она, хотя бы малого поцеловала… Фыр-фыр! Как чужая…
Ребенок скривился и заплакал. Тетка ловко взяла его у Вадима.
— Эх-э-э-х! — засмеялась она. — Да ты папку описал, богатырь. Не стыдно, а? Пеленка есть?
Вадим полез за пеленкой.
— Как нас зовут? Как нас зовут? А?
— Саша, — сказал Вадим.
— Шурик ты наш, Шурик!
Тетка заговаривала пацаненку зубы, сама быстренько его распеленывала. Потом вдруг Вадиму показалось, что в аэропорту объявили мертвый час и на зал обрушилась глухая тишина. И Вадим и тетка разом увидели вместо пацана голенькую девочку. Девчонка ехидно, как показалось Вадиму, смотрела на него, дурака, и сучила ножками, потом напугалась его перевернутого лица и, нарушая сонное оцепенение вокруг себя, заревела.
«Этого не может быть, товарищи хорошие!» — внушительно сказал себе Вадим. А мысль легко обернулась на пару часов обратно и без жалости напомнила ему страх Ксении при виде милиции, «Москвичей», уныло стоящих перед милицейскими постами, парня, упавшего на асфальт, и его друга, который крикнул «шайка!». И последнее: Ксения, но умеющая перепеленать ребенка, загораживает его (ее!!!) тельце от Вадимового взгляда…
Он продирался сквозь толпу и, если б руки не были заняты ребенком и Ксениной сумкой, обязательно щипнул бы себя или дернул за нос. Ксении нигде не было.
— …Прибыл рейсом из Софии, — подсказал ему доброжелательно голос информатора, он остановился и задержал дыхание, — …вторая галерея…
Вадим заторопился ко второй галерее. Навстречу ему бросилась Ксения.
«Сумасшедшая!» — в очередной раз сказал он себе.
Ее бледность просвечивала через краску на лице, а глаза смотрели благодарно на Вадима, боязливо на выход из второй галереи, невидяще и холодно на все остальное вокруг.
— Ты украла ребенка?! — выговорил он без надежды на возражения.
И увидел он в то же самое время милицейский наряд, спешащий к ним, спиной почувствовал кого-то недружелюбного, осторожного в двух шагах от себя. Поэтому Вадим не удивился, подчинился без звука, когда у него взяли ребенка, а руки надежно завернули назад.
— Он ни в чем не виноват! — сказала Ксения. — Слышите, нет!
В штатском крепко взял ее за локоть. Она пыталась высвободить руку, а сама все оборачивалась на выход — из него шли первые пассажиры объявленного рейса. Ее загородила спина в милицейской форме.
— Минуточку! — просила она и плакала. — Я прошу вас! Одну секундочку, не тяните меня. Я сама, я сама пойду! Только минуту! — вставала на цыпочки, тянулась, выглядывала того, кто должен был прилететь.
— Не разговаривать! Без разговоров! — сказал старшина наряда.
Ее увели, и последнее, что услышал Вадим, — жалкое, девчоночье:
— Я нечаянно… Разрешите, пожалуйста, дяденьки!
Вадим трясся в «воронке» с плохими рессорами, хватался за стены, чтобы не расшибить колени при торможении или не шарахнуться башкой, когда трогали с места. Он хмыкал, крутил головой, потирал лоб или стонал, вспоминая что-то уж совсем глупое из его сегодняшнего поведения.
Машина остановилась, наконец, о чем-то говорили милиционеры, потом хлопнула дверца, легкий автомобиль закачался, сапоги с подковками зачиркали по булыжнику, удалились, и стало совсем тихо. Вадим увидел в зарешеченном окошке горбатый двор и старое красное здание милиции. Сидеть и ждать было невмоготу. Он сильно застучал кулаками по железной обшивке. Щелкнула дверь, в проеме встал милиционер: