Милый, дорогой, любимый, единственный… - страница 9
Вадим застонал от «липы», из которой изготовлена была вся эта история от самого начала до конца.
— Ты не понимаешь, он очень тонкий человек.
— Дать бы этому человеку в зубы.
— Ты знаешь, какой он здоровый! Он гонщик. В прошлом профессионально гонял.
Хорошо, что за разговором он все-таки рассмотрел издалека светящийся милицейский жезл, рядком стояли остановленные машины — дорога была перекрыта. Вадим мигом переключился на заднюю и на полных оборотах заспешил обратно — метров за сто был поворот. И все-таки их засекли! Засуетились фигурки, развернулся патрульный мотоцикл, взревела сирена. Вадим повернул, и машина понеслась направо к спасительному массиву новых домов. Важно было проскочить этот отрезок по прямой, а мотор уже перестал прибавлять, свет мотоциклетных фар ослепил заднее стекло.
— Придержи ребенка! — негромко приказал он Ксении.
Она без суеты перегнулась через спинку сиденья, бедром уперлась ему в плечо.
— Держись!
Свободной рукой она обняла его за шею. Почти не тормозя, Вадим повернул на улицу между домами. Машина заскрипела корпусом, завизжали колодки. Он сбавил скорость и запетлял по узким дорожкам. Поворот, поворот, остановка, задний ход. Он мягко встал на стоянке между двух похожих «Жигулей», выключил двигатель. Стало видно мечущийся свет от милицейского мотоцикла по кустам, окнам нижних этажей. Вадим пригнул ее на сиденье, лег сверху. Мотоцикл простучал совсем рядом, постоял с работающим мотором, опять прокатился метрах в тридцати, но уже с другой стороны. Спасительный шум чужого автомобиля послышался неподалеку, и милиция заспешила туда…
— Вадик, — сказала Ксения, — извини, что я сказала, что ты трус.
— Я пиво пил. Могли права отобрать, у меня и так… При чем храбрость?
Ночь за городом была пустая и скучная. После жесткого света встречных автомобилей дорога на секунду пропадала совсем, опять появлялась — короткая, на длину луча фары, однообразно блестящая, с грудами неразличимых деревьев по краям. Хворая морось сменилась на сплошной водный поток, скорость пришлось сбавить.
— …Я устала. Ты думаешь, первый на меня кричишь? Кто б знал, как я прожила этот год! Меня никогда так не унижали! Я продала все. Саша дарил мне дорогие подарки. Представляешь, у меня даже бриллиантик был… Я не живу, Вадик. Все, что у меня есть, это — как мы встретились, на юг ездили, как он меня машину водить учил. Мне плакать нельзя — нос распухнет. Я не плачу. Я детство не помню, о будущем думать не хочется… Зачем?
— А этот… муж?
— Это не муж. Никто.
Непроходимая тоска навалилась на Вадима, даже воздуха перестало хватать.
— Ты думаешь, он избавиться от меня хотел? Ну, скажи!
Он не ответил.
— Ты его не знаешь!
— Зачем ты едешь? — тупо спросил он.
— Мне надо увидеть его глаза. Я ему во всем признаюсь, как сомневалась в нем, забыла, чему он учил. Что любовь выше всех жен, отцов. Он мне про Медею рассказывал, была такая. Она детей своих из-за любви зарезала… Я докажу, что люблю его. Я хочу знать: он расстался со мной из-за моего предательства или я ему надоела…
— Какая разница! Расстались и расстались…
— Тебе не понять.
— Да-а-а, красиво жить не запретишь!
В конце пути громадно, издалека засветился аэропорт. Он быстро приближался, мельчал на глазах, становился обычным, шалеющим от вечной бессонницы местом, откуда летят и куда прилетают пассажиры. Вадим приткнулся у края стоянки.
— Мне страшно будет без тебя, — сказала она. Гладила плечо, ластилась, словно к подружке. Он обреченно шел за ней и думал, что этого делать не надо. Вообще не стоило идти с ней к Севке в квартиру. Совсем ни к чему было брать машину. А главное, не надо было ее слушать. Не слушать — и все! Мало ли кто что болтает.
Из-за плохой погоды порт был переполнен. Вадиму с ребенком уступили место. Ксения убежала приводить себя в порядок. От многолюдья, железного дикторского голоса и телевизора под потолком ребенок проснулся и стал капризничать. Вадим достал бутылку с молоком, надо было искать ложку.
— Погреть бы хорошо, — сказала добрая тетка, — давай я схожу в буфет.
— Ложку захватите, — попросил Вадим.
— Место побереги.