Милый, дорогой, любимый, единственный… - страница 5

— Можно пользоваться, — разрешил Вадим.

— Этим? — легонько удивилась Ксения.

Ему было все равно, но Вера обиделась бы за свои склянки.

Остыло молоко для мальчонки. Мамаша ловко перепаснула кормление Вадиму, сама только держала ребенка да еще подавала советы. Они сидели рядышком, плечом к плечу, малыш снял напряжение меж малознакомыми людьми. Вадим забыл про сегодняшние неприятности, отпали подозрения, что влип в криминальную историю. Рядом сидела трогательная нелепая мать, и только последнему болвану не захотелось бы хоть на вечер сделаться лучше и добрее.

— Ты видишься со своей дочкой? — спросила она.

— Нет.

— Как же можно? Твой ребенок, твоя кровь…

Как положено, она говорила за всех женщин и против всех мужчин, оправдываться было приятно.

— Это будет не мой ребенок. Дальше больше… Он будет тещин, дядин… Да, Саш?

Саша разулыбался на внимание взрослого человека, молоко потекло на подбородок, Ксения вытерла. И они затихли на минуту.

— Вадим, — прервала молчание Ксения, — у меня есть еще пять минут?

— Есть, — сказал он.

— Положи его, — сказала она, — вдруг не закричит…

Она мыла на кухне кастрюлю из-под молока.

— Слушай, — сказал Вадим, — а может, ночевать останешься? До утра придумаешь. Сейчас ребята придут, выпьем, тут музыка есть, записи. Я без всякого. Куда сегодня?

— В милицию, — усмехнулась она. — Куда еще?

— Подумай.

— Я б осталась. Не могу…

— Нет, я без всякого этого…

— Не уговаривай, — сказала она окончательно, — я точно не могу. Каждый лишний час мне дорого обойдется…

— С вами все ясно! — хмуро сказал он. — Не люблю только, когда врут! Ты ж в аэропорт собиралась?!

— Да. Только не получилось, сорвалось. Если б все удачно, я б сейчас была там…

Она вышла в прихожую, надела плащ, повязала, как прежде, платок, пошла за ребенком.

— Провожу, — сказал Вадим.

— Нет, нет! — донеслось из комнаты, появилась она с закутанным в одеяло малышом. — Нельзя меня провожать, не надо, пожалуйста!

Ксения еще приостановилась в дверях.

— Спасибо тебе. Прощай. Ой, что сейчас будет!!!

— Надолго в аэропорт?

— Рейс встретить. В десять сорок пять.

Вопросом он подал ей надежду, Ксения занервничала.

— А потом с этим человеком, кого ты встретишь, вернешься?

Она грустно повела головой.

— Только увидеть.

Через пятнадцать минут он подкатил к подъезду на «Жигулях-шестерке». Еще через три минуты они выехали на проспект и повернули к центру, в сторону дальнего аэропорта.

— Опять доверенность?

— Я немного в моторах понимаю. Ребята мной пользуются, а я их машинами.

Ксения недоверчиво оглянулась на детскую подвесную люльку на заднем сиденье — ребенок теперь лежал там.

— Проверенная штука, — сказал Вадим, — приятель своего ребенка возит.

Он нашарил во тьме кассету, сунул в магнитофон, зазвучал оркестр.

— Шикарно! — обрадовалась она. — Маккартни.

— Ничего, — сказал он, — только это Рей Чарлз.

— Как же! Та-ти-та-та-та! — напела она.

— Ра-ра-ра! — докончил он ее фразу. — Так будет то, что ты имеешь в виду… Ц-ц-ц-ц-ц-ц! — совсем по другому поводу завздыхал Вадим. — Нехорошо, Ксения. Пиво пить было совершенно ни к чему!..

— Я вообще-то приношу счастье, — сказала она для успокоения.

Вадим рассмеялся.

— Да, да! — весело сказала она. — Только ты верь в это. Один человек верил и стал директором одного автокомбината. Честное слово.

— Сколько тебе лет, Ксения?

— Девятнадцать. Это я не накрашена, плохо выгляжу, а то меньше дают.

— Кто такой «стиляга», знаешь?

— Ну-у-у… Вроде пижон, что ли?

— А песню «Ландыши, ландыши, светлого мая привет» слышала?

— Не помню, — сказала она. — Хорошая?

Потомки обычно неблагодарны, благодушно думалось Вадиму. Что им, например, до начала пятидесятых, когда они с дружком Вовкой Романовым ушивали брюки массового пошива до невероятной ужины и гордились собой, когда бабки плевали им вслед, а мужики могли побить за прическу «канадка» и брюки дудочкой. На Вовку Романова была карикатура в школьной газете «Утюг», а под ней подпись: «Из династии Тарзанов по фамилии…» Вовка, драчун и веселый враль, сгорел вместе с напарником восемь лет назад в домике для строителей где-то в Тюмени. Романов-отец ездил хоронить, говорил, куча костей, ничего и не разберешь, где кто. Сгорели сонные, от сигареты, но Вовкина мать спорила, что подожгли блатные. Наверное, чтоб люди не подумали про покойного — пьяница…