Мировая история и социальный интеллект - страница 39
«некоммунистическим манифестом», как бы противопоставляя его
коммунистическому манифесту Карла Маркса середины 19-го
столетия); согласно последней поступательный рост производства
неизбежно, последовательно и необратимо вел по пути от
традиционного общества к современному: предполагалось, что
конкретный уровень экономического развития всегда сопряжен с
определенным социально-политическим устройством. Однако в
последующие десятилетия практика развития этих государств
продемонстрировала нереалистичность подобных предпосылок –
экономическое развитие, урбанизация и доступность образования,
разрушая старую социальную структуру, не могли ничего поделать с
культурой, приводившей к политическим беспорядкам и слабости
власти, либо новым формам автократии, что в свою очередь
затрудняло дальнейшее экономическое развитие.
В конце 80-х годов после краха советской империи в мире появилось
еще несколько десятков обредших независимость государств, как
правило, с отсталой экономикой. Естественно, с учетом горького опыта
«теории модернизации» ее новый вариант должен был быть более
мягким; его и предложил Френсис Фукуяма. Он просто соединил
существование основополагающей научно-экономической логики
социального развития с существованием множества путей перехода к
либерально демократии, определяемых уникальностью каждого случая
(истории страны, деятельности политических лидеров и т.д.), которые
предоставлял гегелевский «историзм» с его субъективизмом. Таким
образом, ради большей реалистичности теории Фукуяме пришлось
пожертвовать ее простотой и единством: в ней материализм в форме
экономического детерминизма причудливым образом соединился с
субъективизмом, что сделало все концепцию весьма эклектичной.
Однако и этот «мягкий» вариант вскоре подвергся нападкам, как
несколько десятилетий ранее сама «теория модернизации»; в
частности, Фукуяме указывали на драматическую историю многих
восточноевропейских стран после «холодной войны». Но он заявлял,
что ничего из произошедшего там не противоречит базисной идеи конца
истории: тамошние события опровергли бы его гипотезу лишь в том
случае, если бы там была создана новая идеология и политическая
система, альтернативная либерально демократии (см. World Link; 1996).
Тем не менее, Фукуяма все-таки признает существование одного
серьезного идеологического соперника: “Я полагаю, что самый
серьезный соперник появляется в настоящее время в Азии”;
“патерналистский азиатский авторитаризм в какой-то своей форме
остается единственным новым серьезным соперником либеральной
демократии” (Ф. Фукуяма. Главенство культуры. 1995). Хотя тут же
оговаривается, что, по всей видимости, “азиатский авторитаризм – это
такое же региональное явление, как фашизм или ислам”.
Здесь, безусловно, необходимо сделать несколько замечаний. Во-
первых, Фукуяма странным образом связывает азиатский авторитарный
патернализм с Юго-Восточной Азией и распространенным там
конфуцианством, трактующим нацию как одну большую семью. Между
тем, очевидно, что и на Ближнем Востоке, и в Северной и Средней
Азии, где преимущественно исповедуют ислам, преобладают разного
рода автократии. Во-вторых, считать современный азиатский
авторитаризм «новым соперником» - это просто не знать историю: в
первой главе я приводил свидетельства Геродота в отношении Персии
(V век до н.э.) и Тацита в отношении Парфии (I век н.э.), а так же
описание политического устройства Оттоманской и Российской
империй. Собственно, почти вся политическая история Азии (исключая
Японию и, возможно, современную Южную Корею) последних двух с
половиной тысяч лет, от Кира до Сталина, это различные формы
автократии. До 20-го столетия это преимущественно были абсолютные
монархии, затем прогресс науки и вера в социальную инженерию
основательно разбавили их коммунистическим тоталитаризмом,
сегодня же мы, вообще, наблюдаем там разом весь автократический
спектр – от традиционных монархий персидского залива,
посттоталитаризма коммунистического Китая, до диктаторов и
харизматичных полковников. В-третьих, авторитарный патернализм –
не региональное явление; он постоянно возникает вновь и вновь в