Млечный Путь - страница 9
Романы «Поиски будущего» и особенно «Млечный Путь» из тех произведений мировой литературы, в которых историческая драма народной жизни и трагедия человека выводят нас к проблемам всечеловеческого звучания, значения.
«Млечный Путь»… На белорусской земле, под тем же небом, что и над всеми людьми, государствами, на земле, сожженной фашистами, встретились люди, которых война, фашизм, нестерпимый голод, страх, скитание в одиночку, казалось бы, лишили человеческого облика. И хотя где-то по-прежнему существует большой мир людей, где-то есть города и деревни, миллионы, миллиарды людей, но вся атмосфера в романе «Млечный Путь» такова, будто только эти несколько человек и остались на всей планете, чтобы судить и быть судимыми — перед взором ребенка, вечности, истории и собственной памяти. Собрались, чтобы обвинять и оправдываться. Кажется, что от того, оправдают они или нет свое право называться человеком, зависит, «возникнут» ли заново другие люди, «мир людей», «оживут» или останутся в небытии, а эти несколько человек так и будут одинокими и последними человеческими существами…
В годы Великой Отечественной войны все мысли и чувства советских людей шли в одном направлении.
«Ибо наступила пора самого важного, поистине единственного, от чего зависит все остальное. Это — железная необходимость стереть с лица земли лютого и кровожадного зверя»[4].
Об этом романы Кузьмы Чорного, столь созвучные нашему современнику.
Алесь Адамович
ПОВЕСТЬ
ЛЯВОН БУШМАР
Перевод В. Тараса.
Глава первая
Звероватую угрюмость Лявону Бушмару передал батька — княжеский мелкий арендатор. Помер он тогда, когда Россия воевала с немцами. Окрай того леса, который всю жизнь свою сторожил его родитель, арендовал он у князя изрядный надел земли. Когда оженился и отделился от батьки — построился на аренде, все в счет арендных выплат князю. Это был старик могучий, как дуб. Прожил он на свете лет, видно, с девяносто и с любой работой управлялся сам до последних дней своих. Говорили даже, что часа за два до смерти съел еще пару твердых антоновок — так и отошел в полном сознании и без мыслей о смерти; доктора при нем не было никогда, с самых малых лет и до последнего вздоха. Не признавал он докторских лекарств, считал это суеверием, панской выдумкой, хотя сам панов не чурался. Не веря в докторов, он говорил, что человек должен поработать как следует, хорошо выспаться, в меру, с аппетитом поесть — и тогда будет здоров. Когда приезжал, бывало, в леса свои князь, он вместе с княжескими дедичами и такими же, как сам, мелкими арендаторами, всегда являлся в имение — стоял там со всеми перед крыльцом часа по два без шапки, пока выйдет поздороваться с ними князь. Поцеловав князю колено (руку целовали только самые знатные дедичи и фундаторы[5] из имения), тотчас шел домой, никогда не оставаясь поговорить с людьми.
Молодой волчонок — Лявон был уже взрослый хлопец в ту пору, когда помер батька, но еще в солдаты не угодил, годы не вышли. Незадолго до смерти батька не раз говорил ему:
— Ты, сынку, гляди, в солдаты не попадись. А если война затянется, то и загодя об этом думай. Что ж, я уже век свой прожил, может, и не будет меня скоро на свете, так что кумекай сам. Как придет пора идти в солдаты, дак ради бога старайся как-нибудь выкрутиться. Может, денег надо будет сунуть доктору или другому какому гаду, что ж, ничего не поделаешь. Надо дак надо! Я сам не служил, мошной откупился, и дед твой покойный в рекрутах не был: несколько лет подряд таился, доводилось, говорил, неделями отлеживаться в хлеву под навозом; так что и тебе нечего идти служить задарма черту лысому!..
А когда война была с поляками, Лявон по годам уже подлежал призыву в армию, но так как-то все складывалось, что ему даже и стараться не пришлось, чтоб избежать призыва — то отступление, то наступление, то спрячется в укромном местечке. Так оно и шло. Только когда война уже кончалась, приказ объявлен был, что всех дезертиров простят, если они в трехдневный срок сами явятся. У Лявона, конечно, и в мыслях не было — являться, да, может, и не слыхал он о том приказе, отсиживаясь, как волк, в своей лесной глухомани. Но два хлопца-хуторянина из ближайшего залесья сами собрались ехать и его подговорили: