Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век - страница 17
— Так почему же слезы?
Саша вытерла их, глубоко вздохнула:
— Александр Платонович как вас любят… Когда вы уезжали, они картину с вас по памяти срисовали, полностью во весь рост… Цветы все дарят и дарят… Я думала, такая любовь только в романах бывает…
Слезы снова потекли по ее щекам.
— Господи помилуй! — воскликнула мать. — Прямо водопровод.
— Ю-убку вам какую из Москвы привезли-и… Очень даже тяжело мне это видеть…
— В таком случае, — с живостью сказала мать, — нам надо расстаться. Я подыщу вам место, где у вас не будет причин так расстраиваться.
— Нет, — гордо сказала Саша. — Я сама. Только жизнь моя теперь кончена.
В этом мрачном убеждении она покинула дом.
И тогда появилась Матильда. Имя ее как будто выплыло из Сашиного романа, но она совсем не походила на тех Матильд.
Прежде чем рассказывать о ней, поселившей такую благодарность в семейной памяти, я расскажу о последнем визите Саши — года через два.
Она пришла разодетая в пух и прах, сопровождаемая пожилым серьезным человеком.
— Это мой муж Степан Иваныч. Разрешите представить.
— Очень приятно, — сказала мать, пожимая им руки. — Поздравляю вас! Мотя, поставьте-ка чайник. Садитесь, пожалуйста.
Саша села по-светски чинно.
— Вообще-то я год как замужем. Только не приходила, пока вот туалет не сшила и комнату не обставила по вашему вкусу…
— По моему вкусу?
— Как вы говорили, чтоб меньше вещей было… зато вещи у меня побогаче будут. Трельяж я купила, потому как я женщина и мне надо глядеть на себя со всех сторон. Степан Иваныч мне ни в чем не отказывают. Они часовых дел мастер, человек культурный и во мне полюбили культурность и обращение…
— Сашенька — мой идеал, — кашлянув, оповестил часовщик.
Я чуть не фыркнула, но меня остановил строгий взгляд матери.
— И я очень благодарен вам, Вера Георгиевна, за Сашенькино воспитание, — торжественно продолжил он.
— Рада, что Саша встретила хорошего человека и устроила свою судьбу, — в тон ему ответила мать. — Берегите ее.
Саша удовлетворенно кивала, оттопырив мизинец над чашкой.
— И одеваться я научилась у Веры Георгиевны: оригинально.
— П-фуй! — подала голос Мотя от керосинки.
Часовщик отвлекся разговором с Валей, и мать сказала быстрым шепотом:
— Такой шляпы вы не могли у меня видеть, Саша. Вы забыли, что я ношу мужские?
Саша поспешно сорвала шляпку Она так и ушла, унося ее в руках. Прощание было церемонным.
— Приятно видеть счастливых людей! — с веселым облегчением сказала мать.
— Глупа как пробка! — отозвался Валентин.
— Глупые люди тоже имеют право на счастье.
— Но он такой старый! — сказала я.
— Ничего вы оба не понимаете. Во-первых, он не так стар. Во-вторых, он ее будет баловать, как ребенка. А Саша из тех женщин, которым важнее, чтобы любили их. Она будет хорошей женой: готовить научилась, опрятна. Будет занята домом, шитьем нарядов. Поджидать мужа и читать романы.
— Если только читать!
— Только. В противном случае будет нарушено ее собственное представление о себе и та гармония, которую она обрела.
У нашей Матильды было длинное красное лицо в ореоле мелких кудряшек, прямой нос и голубые глаза навыкате.
Она была немкой Поволжья. Семья ее подверглась раскулачиванию.
— Майн фатер был шестный шеловик, кулак — пфуй! Он работаль с пьять шасов утро. Унд майн брудер работаль, аллес! Сьемь брудер. Тшужой шеловик не работаль, только свой. Три брудер вышель замуж другой деревень. Разный. И швестерн вышель замуж. Майн фатер, муттер унд тшетыре брат забраль и угналь Сибирь, нотшью. Их воз у подруг, майн фройнд. Утро Матильда пришель: фатер найн, муттер найн, брудер ой-е-ей! Матильда сердился, кричаль: «Дурак! Все вы дурак! Майн фатер — шестный шеловик! Кулак — пфуй! Сам кулак!» Потом Матильда плакаль, плакаль, плакаль…
Слезы катились из ее голубых глаз, вдоль римского носа, орошая фартук на расставленных коленях.
— И ушел город. Ты никто не говорил, майн медхен, што Матильда говорил? Гут. Хороший девошк. А то Мотья будет шлехт. Отшень шлехт…
Не знаю, как отцу удалось прописать к нам домработницу из раскулаченных.
Сначала очень трудно было понимать ее волапюк, но потом она научилась лучше говорить по-русски, а я узнала много немецких слов.