Молодой лес - страница 27

Чем веселее становились люди, чем больше их охватывал восторг, тем печальнее делались глаза этих женщин, словно торжество разжигало боль, словно ими не признавалась та частица радости, ради которой они принесли жертву. Совсем недавно эти женщины ехали под флагами в повозках и шли рука об руку с поющими односельчанами. И глядя на них сейчас, я не могу думать о будущих праздниках, которых будет немало, когда многие из веселящихся сейчас тоже наденут траур. Песни и веселье умолкают для меня. Их уносят слезы этих женщин, волнующееся людское море их не замечает. Две из этих женщин со слезами бросились ко мне. Они обняли меня, прильнули мокрыми щеками к моему лицу.

— Будь счастлив, сынок, — шептали они сквозь слезы.

В этом их напутствии чувствуется горечь и радость, но мне тяжело. Кажется, будто они спрашивают: «Почему пуля нашла их, а не других?»

Но и в эту печальную минуту я не забывал о Весне. Я искал ее глазами, надеясь, что она скрывается где-то в толпе. Я почувствовал бы, если она была бы близко. Ее я узнал бы среди тысячи.

А день проходил, унося время, которое я считал моим. Празднество разгоралось, но мой праздник, которым началось это утро, быстро шел к концу. Все было против моих желаний, шло мимо моей радости, которую я мог бы ощутить. Веселящаяся, танцующая улица уже больше не влекла к себе, как утром.

Перед атакой меня радовала одна только мысль, что Весна здесь, в местечке. Теперь мне этого было мало. Как все изменилось во мне! Это ведь наша единственная возможность. Если уж суждено мне отступить от моих принципов, то только сегодня. Есть почему.

Часы до полудня отняли у меня не только половину дня, но, кажется, полжизни. Но если нам повезет, наверстаем то, что упущено. Каким будет момент, когда я ее увижу? Случись это утром, во время сегодняшнего неистового торжества, я расцеловал бы девушку перед всеми. Разве кто посмел бы меня упрекнуть за это? Эх, почему она не пришла тогда? Теперь я уже не сделаю этого. Разум сдерживает мои порывы.

Большое помещение лесопилки Сильного, самой крупной на Витуне, к полудню было битком набито народом. Меня удивило, что сделали с этим цехом: из запущенной мастерской он превратился в праздничный зал. Кто не видел его утром, никогда не поверил бы, что это помещение было забито пилами, станками, инструментами для шлифовки, маховиками, длинными и широкими ремнями, которые шли от пола до потолка. От всего этого не осталось и следа. Его новый пол из белых ясеневых досок, хорошо оструганный и вымытый, был бы к лицу многим образцовым залам. Деревянные стены украшали крупные лозунги и флаги.

Я узнал свои же слова, которые часто любил повторять: «Мораль — наше самое сильное оружие», «Слова подтверждаются делами». Кому пришло в голову повесить их на стену как раз сегодня, когда я готовлюсь к испытанию? Не хватало еще, чтобы написали: «Испанец, ты помнишь эти свои слова? Верен ли ты им?» Если бы я случайно вошел в зал раньше всех, ручаюсь, эти лозунги наверняка там не висели бы, несмотря на их ценность. Сейчас уже не начало — мы на пороге сорок второго года.

На помосте, сколоченном наскоро, возвышающемся на метр над полом, расположились сельские музыканты. Они держали разные инструменты. Двое музыкантов были в поношенной форме пожарников, третий — в форме стражника, еще один — в черном одеянии трубочиста, остальные были одеты еще смешнее: наполовину в штатском, наполовину в военном. По своему внешнему виду они резко отличались от остальных людей в зале. Инструменты тоже были под пару им. Настоящего инструмента, как я понимаю, и не было: латаная гармошка, два почерневших барабана, несколько ржавых труб и прочие духовые инструменты, с которых словно только что смахнули пыль. Каждый музыкант имел по меньшей мере два инструмента, из которых один он держал в руках, а другой поставил у ног. Но что меня больше всего удивило — это их ноты, самые настоящие ноты. В ожидании начала торжества музыканты брали то один, то другой инструмент, рассматривали его, прилаживали, пробовали, листали нотные тетради, о чем-то договаривались. Возле них почему-то вертелся Глухой. Ну конечно! Разве что-нибудь могло обойтись без него?