Молодой Маркс - страница 19
Не удовлетворившись ни одной из существующих правовых теорий, юный Маркс отважно решил самостоятельно провести некоторую систему философии через всю область права. Основную свою задачу он видел в том, чтобы сформулировать общезначимое, точнее, независимое от конкретного опыта (априорное) понятие права, а затем проследить его развитие в реальном праве – как прежнем, так и современном. В итоге он, по-видимому, подходил к выводу, что именно древнее римское право соответствует априорным принципам и потому истинно, а современное право ложно.
Обеспокоенный отец писал: «В твоих взглядах на юриспруденцию есть доля истины, но, будучи приведенными в систему, они способны вызвать бурю, а ты еще не знаешь, какими грозными могут быть бури в науке. Если предосудительные моменты в деле нельзя совсем устранить, то по меньшей мере форма должна была бы быть смягчающей и приятной» (16, с. 616).
Однако не страх перед научной бурей (ее он жаждал), а именно существо дела поставило Маркса перед трудностями, которые нельзя было преодолеть с позиций канто-фихтевского априоризма. В основе этих трудностей лежал упрямый факт, о котором Маркс в то время и не подозревал: ни римское, ни какое-либо другое реальное право не есть воплощение априорных принципов, да и сами эти принципы в действительности суть лишь абстрактный сколок с конкретных отношений определенной эпохи. Поэтому все попытки юного Маркса (как и предшествующие попытки Канта и Фихте) доказать обратное были обречены на неудачу. С таким трудом разрабатывавшиеся им априорные схемы рушились одна за другой, ибо вступали в противоречие с реальными правовыми отношениями, вместо того чтобы дать им стройное объяснение.
Происходит мучительная борьба Маркса с предметом и с самим собой:
«Снова для меня стало ясно, что без философии мне не пробиться вперед. Таким образом, я мог с чистой совестью снова кинуться в ее объятия, и я написал новую метафизическую систему принципов, в конце которой опять-таки вынужден был убедиться в непригодности как этой системы, так и всех моих прежних попыток» (16, с. 13 – 14).
Столь беспощадная самокритика возможна лишь при огромной уверенности в своих силах. Как в тяжелом бою, юный рыцарь науки отважно бросался в рукопашную схватку и неоднократно повержен был великанами мысли. Но в схватке он и сам поднимается до этих великанов. Беспощадной критике начинает подвергать он не только свои попытки развить принципы априоризма, но и сами эти принципы вообще. Он уже понимает, что канто-фихтевскому идеализму органически присуще противопоставление действительного и должного, являющееся «серьезной помехой» на пути научного исследования. Так прочь с дороги такой идеализм!
В этой интеллектуальной битве юный Маркс неожиданно для себя находит союзника в лице Гегеля. Он вынужден признать, что гегелевская философия дает наиболее глубокое решение проблемы единства должного и сущего. Философский подход, утверждает Гегель в «Философии права», отстоит «дальше всего от того, чтобы конструировать государство, каким оно должно быть… Постичь то, что есть, – вот в чем задача философии, ибо то, что есть, есть разум» (62, с. 16). Подобно Гегелю, Маркс и считает теперь, что мышление должно не привносить в объект произвольные подразделения, а внимательно всматриваться в самый объект в его развитии.
Хорошим проводником на пути Маркса к Гегелю стал Эдуард Ганс. Отбросив консерватизм Гегеля, Ганс проповедовал с кафедры Берлинского университета, что абсолютная идея далеко не полностью выразилась в прусском государстве и должна развиваться еще дальше. Такая интерпретация побуждала Маркса несколько благосклоннее относиться к философии Гегеля, хотя ему и претил характер официальной прусской доктрины, который эта философия носила.
Определенное влияние на Маркса оказал также профессор Геффтер, который, как и Ганс, был либеральным гегельянцем. Все три курса, прослушанные Марксом в течение летнего семестра 1837 г. (церковное право, общенемецкий гражданский процесс, прусский гражданский процесс), читал именно Геффтер. Единственный курс, который Маркс посещал в зимний семестр 1837/38 г. (уголовный процесс), был опять-таки прочитан Геффтером.