Морские повести - страница 45
Однажды Зоя принесла известие: в городе создано «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Петербурга». Главенствует какой-то священник. Говорят, душевный человек. Устраивает чтения, концерты, благотворительные вечера.
— Это в каком же смысле — «Собрание»? — недоверчиво покачал головою Митрофан Степанович. — Значит, рабочий по-прежнему с голода подыхай, а ему замест хлеба развлеченьице? Так, выходит? — Набивая трубку, он снова качнул головой: — Дивно что-то…
— Ах, дед, ничегошеньки ты не понимаешь! — Зоя, по привычке детских лет, по-прежнему называла Митрофана Степановича дедом.
— Конечно, — обиделся Митрофан Степанович. — Ты, стрекоза, во всем разобралась, а мне, старому, где уж.
— Ну так как же, Катя, — предложила Зоя. — Пойдем, хоть одним глазом взглянем? Любопытно ведь!
— Нет уж, иди ты одна, — отказалась Катя. — Я дома посижу.
— Оно и вернее, — проворчал Митрофан Степанович. — Не верю я что-то в эти увеселения.
— Опять будешь своему Акиму письма писать? — Зоя стала одеваться, сердитая и все такая же стремительная. — Эх ты!..
Как ни старалась Катя казаться равнодушной к рассказам подруги, «Собрание» заинтересовало ее. Набравшись храбрости, она через несколько дней заговорила об этом с хозяином — инженером.
— Что-о? — сделал тот изумленные глаза. — И тебя захватила эта стихия? Ну и ну!
Он расхохотался, потом пренебрежительно махнул рукой:
— Блажь. Не обращай внимания. Слышала когда-нибудь: есть такие противоинфекционные прививки. Твой поп — как раз такая прививка. Только, по-моему, слишком запоздалая: Россию уж слишком лихорадит! Впрочем, ты все равно этого не поймешь, а значит, незачем тебе и голову ломать.
Катя действительно ничего не поняла из объяснения хозяина, а расспрашивать подробнее у нее не хватило смелости, потому что инженер тут же бесцеремонно повернулся к ней спиною и, разыскивая в шкафу какую-то книгу, замурлыкал, отчаянно фальшивя:
Уже направившись к себе в кабинет, инженер снова вдруг остановился и захохотал.
— Нет, я представляю себе: наша Катя — революционерка! — С притворной скорбью он качнул головой. — Ах, время, время, что ты делаешь с людьми! Запомни, Катюша: чем дальше ты будешь держаться от всего этого, тем меньше пострадает твоя неземная красота. — И захлопнул за собой дверь кабинета.
…А газеты между тем нет-нет да и приносили известия, заставлявшие Катю настораживаться: почти по всем крупным городам России идут стачки рабочих, крестьяне в деревнях снова начали нападать на помещичьи усадьбы.
— Будь ты подальше от этой… политики, — советовала и тетя Поля. — Она, знаешь, никогда еще до добра не доводила.
— Вот и я так же думаю, — соглашалась Катя.
И все-таки смутное, неизъяснимое чувство тревоги продолжало нарастать в ней с каждым днем.
Митрофан Степанович, внимательно приглядывавшийся к Кате, обеспокоенно покачивал головою. «Что-то неладное творится с дочерью», — думал он, а что — понять не мог. Успокаивал себя тем, что, должно быть, просто она тоскует: давно нет писем от Акима.
— Вот видишь, — как мог успокаивал он дочь. — В газетках пишут: настроение у всех моряков на кораблях бодрое, все полны решимости.
— Да, да, — поспешно соглашалась Катя. — Я читала об этом.
И не мог он понять: чудеса какие-то, да и только, то она смеется, песни распевает, то вдруг остановится у окна, опустит руки — и уж, кажется, ничего не видит, не слышит.
— Слышь, доченька, — советовал он. — Пошла бы погулять, воздухом подышать.
— Нет, я лучше дома посижу, — отказывалась Катя. — Устала я, папаня. Ох, как устала!..
А за окном бушевала метель, завывал ветер, лед трещал на реке так, что треск этот даже и здесь, в подвале, был слышен.
— Ну, сиди, коли так, дома, — соглашался Митрофан Степанович.
Он сокрушенно качал головой: нет, непонятное происходит с дочерью…
В бухте Носи-бе Дорош отпросился на берег, и минут через пятнадцать — двадцать уже шагал вдоль ряда убогих хижин, крытых тростником: жалкий вид их был особенно удручающим на фоне пышной, великолепной тропической зелени, окружавшей небольшой поселок туземцев.