Моряк из Гибралтара - страница 18

Внезапно я вспомнил, что три дня назад, во Флоренции, в самую жару мне исполнилось тридцать два. И то, что я полностью забыл о своем дне рождения, подействовало на меня удручающе.

Опять заиграли самбу. Нет, решил я, не буду требовать пенсию, пропорциональную годам моей службы в министерстве. Отмечу свой день рождения и плевать хотел на все остальное. Ведь скоро я совершенно забуду свои прежние заботы, расчеты с пенсией и прочую ерунду. Все равно брошу Париж, Жаклин и службу.

Музыка прекратилась. Послышались аплодисменты. Потом возобновилась, будто специально для меня. Я опять стал жертвой адских расчетов. Мозг не мог отделаться от неразрешимых вопросов. Принимая во внимание продолжительность человеческой жизни, могут ли мне отказать в пенсии, пропорциональной десятой части жизни? Другими словами, стоит ли работать, то есть тратить попусту жизнь? Особенно когда уже перевалило за тридцать?

Холодный пот прошиб меня от этих размышлений, но все же я так и не смог решить для себя, стоит ли тратить жизнь, чтобы заработать на нее? Впрочем, что могли мне сказать бесплодные расчеты? Какие цифры, какая пенсия компенсируют восемь лет жизни, проведенной в министерстве? Конечно же никакие. Может, есть смысл отыграться за напрасно потраченные годы? И ради этого пожертвовать аперитивом и сигаретами?

Очень долго я не мог отделаться от подобных мыслей. Потом пришло решение. Тихонько, чтобы не разбудить Жаклин, встал, оделся в темноте и вышел из комнаты. Ночь встретила меня освежающей прохладой. Спокойная, широкая река извивалась среди оливковых рощ. На противоположном берегу ярко светилась танцевальная площадка. Танцевали повсюду. Летом люди, живущие у моря, ложатся поздно. И они правы. Стоя на берегу реки, я смотрел на танцующих. Все расчеты выскочили из головы, моим вниманием целиком овладел деревенский бал.

Танцевальная площадка, расцвеченная огнями, издали казалась пылающим костром. Когда люди одиноки среди общего веселья, им хочется встретить таких же одиноких. Трудно перенести одиночество, если кругом музыка и свет. Я заметил, что излишне напряжен. Это показалось мне странным. Нет, я не испытывал желания найти какую-нибудь женщину. Вероятно, так действовала на меня музыка. А может, рикошет того, что я забыл о своем дне рождения. Или отместка за интерес к пропорциональной пенсии? Но ведь я давно не думал ни о дне рождения, ни о пропорциональной пенсии.

Мои прошлые пропущенные дни рождения никогда не действовали на меня таким образом, посмеивался я над собой, да и пропорциональная пенсия должна была возыметь обратное действие. Тогда что же это? Не исключено, что желание встретить кого-нибудь? Поговорить с кем-нибудь? Или отчаяние перед тщетностью попыток кого-нибудь встретить? Я остановился на последнем объяснении. Впрочем, это не представлялось мне таким уж важным.

С четверть часа, наверное, я еще походил, подышал свежим воздухом, глядя на залитый светом противоположный берег реки, когда неожиданно почти столкнулся со старым Эоло.

— Добрый вечер, месье,— сказал он.

Он шел по берегу реки и курил. Я обрадовался встрече. Я никогда не любил стариков, их нудные беседы действовали мне на нервы, но в эту ночь я бы не отказался поговорить даже со столетним маразматиком.

— Жарко,— сказал он.— Вам жарко под пологом, нет?

— Да,— ответил я,— плохо спится, когда так жарко.

— Я сплю без полога. Все-таки не так жарко. Теперь я так стар, что комары не хотят больше пить мою кровь.

В отраженном от реки свете я хорошо видел его лицо, сплошь испещренное тонкими морщинами. Когда он смеялся, его щеки подпрыгивали, глаза светились и он становился похож на старого, порочного ребенка.

— Я не знаю, чего они ждут. Уже три года, как обещали насыпать вон там под горой ДДТ. Обещали, обещали, и все никак…

Он мог бы говорить о чем угодно. Я слушал его с таким вниманием, будто все, что он говорил, являлось для меня особенно важным.

— Но не только комары,— сказал я,— еще музыка мешает спать.

— Понимаю,— ответил он,— в первый день она действительно мешает, но завтра вы уже привыкнете.

— Конечно.