Москва на перекрестках судеб. Путеводитель от знаменитостей, которые были провинциалами - страница 10

Лучшей и наиглавнейшей оценкой «Пустынника» было для Нестерова то, что его приобрел для своей галереи Павел Михайлович Третьяков. «Каждого молодого художника (да и старого) заветной мечтой было попасть в его галерею, а моей — тем более: ведь мой отец давно объявил мне полусерьезно, что все мои медали и звания не убедят его в том, что я „готовый художник“, пока моей картины не будет в галерее…» — писал художник.

Именно Третьяков посоветовал Михаилу Васильевичу послать «Пустынника» на Передвижную выставку, где тот был встречен с восхищением. На пятьсот рублей, уплаченных Третьяковым за «Пустынника», Нестеров совершил свою первую поездку в Италию.

Купит Третьяков и следующую картину Нестерова — «Видение отроку Варфоломею», последнюю на то время из картин «московского» периода в творчестве художника.

В 1890 году Нестеров переедет в Киев. Затем последует еще одна поездка за границу: в Константинополь, Грецию и Италию, поездка по старым русским городам (Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Углич), росписи в храме Александра Невского в Абастумане, поездка на Белое море, в Соловецкий монастырь, вояж в Париж, обстоятельная прогулка по Волге и Каме, еще одна поездка в Италию…

За это время произойдет много важных событий — от второй женитьбы до большой выставки в обеих столицах…

В 1910 году Нестеров окончательно переедет из Киева в Москву. И в этот же год он будет избран действительным членом Академии художеств.

Надолго Михаил Васильевич покинет Москву еще один раз. В неспокойное послереволюционное время уедет он с семьей на Кавказ, поселится в Армавире, чтобы в 1920 году вновь вернуться в Москву, теперь уже навсегда.

— Сколько ни старайся, тебе до Нестерова далеко!

Я напомню вам

Слова, и вздохи, и живую скорбь

Того героя…

Карло Гоцци. «Турандот» (Перевод М. Лозинского)

Отец-бизнесмен, тем паче — владелец крупного предприятия, это хорошо.

По крайней мере деньги в семье есть всегда, и в достаточном количестве.

Хотя… дети такого отца видят редко — деловые люди вечно заняты своими делами.

Евгений Вахтангов старался проводить в обществе своего отца как можно меньше времени.

Мало того, что отец вечно пребывает в дурном расположении духа, он вдобавок говорит с сыном только об одном:

— Когда же ты, наконец, возьмешься за ум и начнешь интересоваться семейным делом?

Семейное дело — это табачная фабрика в городе Владикавказе. Хорошая фабрика, прибыльная, твердо стоящая на ногах. Иначе и быть не может — с таким-то хозяином.

Баграт-ага разбирается во всем — и в производстве, и в торговле, и в людях. Сын небогатого, прямо скажем — бедного маляра, женился на дочери владельца табачной фабрики и преуспел.

Ой как преуспел! Все просто обзавидовались.

Даже имя сменил Баграт-ага. Величается он теперь Багратионом. Звучит в новом имени княжеское достоинство, эх, жаль, дворянства обрести так и не удалось. Потомственного, разумеется, чтобы — на века.

«Ничего, — думает Багратион Вахтангов, — что мне не удалось, то сын сделает. — Только сын какой-то… непутевый. Вроде бы умный парень, голова варит, язык хорошо подвешен, лицом хорош, воспитан как должно, а все равно что-то с ним не так. Мать перебаловала, вот оно — женское воспитание…».

Больше всего отца бесит то, что сыну совершенно безразлична табачная фабрика. Как будто она чужая, а не своя.

За обедом разговаривать не принято — есть следует молча. После жареной курицы (новомодные десерты в доме Багратиона Вахтангова не прижились) отец оглаживает бороду, смотрит на сына своим тяжелым взглядом и в который уже раз спрашивает:

— Ты еще не образумился, Евгений?

— Нет, папа, — отвечает сын, глядя в сторону. — Мы вряд ли сойдемся во мнениях.

Евгений хорошо знает, что будет дальше.

— Какое у тебя может быть мнение, мальчишка? — спросит отец.

Смолчит Евгений или ответит дерзостью на грубость, не имеет значения. Все равно отец добавит:

— От фабрики нос воротишь, от моей, нашей фабрики, а на чьи деньги ты в гимназии учишься? За чей счет пообедал сейчас? Кто тебе одежду купил?! А?!!

Мать и сестры тихо исчезнут, словно и не было их за столом. Уходя, мать взглядом попросит сына не перечить отцу.