Москва на перекрестках судеб. Путеводитель от знаменитостей, которые были провинциалами - страница 9

стр.

Рисунки для журналов? Пожалуйста!

Иллюстрации к Пушкину? С превеликой радостью!

Понравилось публике? Заказываете иллюстрации к Гоголю и Достоевскому? Отлично!

По приблизительным подсчетам самого Нестерова, с середины восьмидесятых и до начала девяностых годов им было выполнено около тысячи рисунков для журналов и книг.

Где только не сотрудничал Нестеров! В «Радуге» и «Ниве», во «Всемирной иллюстрации» и «Севере»! Закончив иллюстрировать собрание сочинений Пушкина для издательства Сытина, тут же переключался на сказки и былины для детей.

Не гнушался Михаил Васильевич и «малярной» работой — за сто рублей «расписал» дом Морозовой на Воздвиженке.

«Рисовал потому, что пить-есть надо было», — говорил он три десятка лет спустя о своем усердии.

В начале 1886 года в Москве (а где же еще?) вышел «Альбом рисунков М. В. Нестерова и С. В. Иванова», изданный Ивановым. В альбом вошло пять рисунков Нестерова, выполненных литографским карандашом. На одном из них, называвшемся «На трапе», Михаил Васильевич изобразил свою жену.

За поденной работой не забывал Нестеров и о высоком искусстве — написал большую картину «До государя челобитчики», за которую получил, как и надеялся, большую серебряную медаль и звание «классного художника».

За время работы над этой картиной неутомимый художник написал еще две — «На Москве» и «Веселая история».

«Жизнь определенно удалась», — думал Нестеров и радовался.

Родители, кажется, тоже были довольны — их Мишенька все же сумел стать в Москве тем, кем хотел.

Художником! Настоящим художником!

И пусть его работы пока не висят в галерее Третьякова. Еще, как говорится, не вечер!

Радость и горе часто ходят рука об руку — 27 мая 1886 года Мария Ивановна родила дочь Ольгу («Этот день и был самым счастливым днем в моей жизни», — утверждал Нестеров), а послезавтра утром, 29 мая, в Троицын день, умерла…

«После венца мы собрались все у сестры жены. Стали обедать. И в самый оживленный момент нашего веселого пирования бывшего на свадьбе доктора-акушера вызвали из-за стола к больной. Вернулся — опоздал, больная уже умерла…

Все это тогда на нас произвело самое тяжелое впечатление, конечно, ненадолго, но хорошая, веселая минута была отравлена. В душу закралось что-то тревожное…», — вспоминал Михаил Васильевич день своего венчания.

В иллюстрированном каталоге Семнадцатой передвижной выставки, состоявшейся в 1889 году под номером стодвадцатым значится: «Нестеров М. В. (экспонент). Пустынник. (Собств. П. М. Третьякова)».

Картину Нестерова купил сам Третьяков!

Отцу Михаила Васильевича пришлось признать сына «готовым художником»!

Знаменитый собиратель национальной галереи купил картину еще до открытия выставки!

По словам самого Михаила Васильевича Нестерова, на Передвижную выставку «Пустынник» был принят единогласно и очень многим понравился.

Не просто понравился — «Пустынник» стал настоящим событием в культурной жизни Москвы, а чуть позже и всей Российской империи.

В. М. Васнецов писал к Е. Г. Мамонтовой из Киева, куда перекочевала Передвижная выставка:

«Хочу поговорить с вами о Нестерове — прежде всего о его картине „Пустынник“. Такой серьезной и крупной картины я, по правде, и не ждал… Вся картина взята удивительно симпатично и в то же время вполне характерно. В самом пустыннике найдена такая теплая и глубокая черточка умиротворенного человека. Порадовался-порадовался искренне за Нестерова. Написана и нарисована фигура прекрасно, и пейзаж тоже прекрасный — вполне тихий и пустынный…

Вообще картина веет удивительным душевным теплом. Я было в свое время хотел предложить ему работу в соборе (неважную в денежном отношении) — копировать с моих эскизов на столбах фигуры отдельных Святых Русских; но теперь, увидевши такую самостоятельную и глубокую вещь, беру назад свое намерение — мне совестно предлагать ему такую несамостоятельную работу — он должен свое работать».

Никому еще не дано было так увидеть русскую природу, как видел ее Нестеров. Радостно, мощно и проникновенно писал пейзаж Нестеров. Но не в одном лишь доселе невиданном пейзаже было дело — на полотне был еще изображен и сам пустынник, не холодно-официальный, не благолепно-неживой, не глумливо-приземленный, а живой и естественный в своей простоте. Искренней простоте праведника — прежде всего человека, а потом уже монаха.