Мост над бурной рекой - страница 7

Доминика покосилась на одну, потом на другую витрину, ей хотелось увидеть в зеркальных стеклах  с е б я. Она выпрямила спину, голову чуть наклонила вперед; ноги легко несли ее юное тело — ценнейшее достояние, каким только может обладать человек. В третьей или четвертой витрине Доминика заметила наконец что-то более достойное внимания, чем собственное отражение: подле громадной вазы с цветами была раскинута широкая, в сборку юбка сказочной расцветки, совсем не такая, какие тем летом носили в Варшаве, — юбка, которую ей тут же безумно захотелось купить. Для Лукаша Доминика выработала некий внешне безучастный взгляд, выражающий — ну самое большее! — сдержанное одобрение того, что в действительности вызывало в ней безудержный восторг, чисто женское желание «х о ч у» и чуть ли не до физической боли ощутимую жажду получить в собственность приглянувшуюся вещь. Но Лукаш еще в Вене разгадал эту маленькую ее хитрость. Он часто ходил с ней по варшавским магазинам, и ему нетрудно было представить, что она, так редко встречавшая на прилавках что-то достойное внимания и практически лишенная возможности приобрести себе красивую одежду, не может не испытать подлинного страдания при виде всего этого изобилия изящных и красивых вещей, стоя перед ними… с пустым карманом. Она сама презирала себя за эту слабость, за неспособность удержаться в кругу тех чисто духовных интересов, которые они с Лукашем определили для себя в этой их первой зарубежной поездке: архитектура, музеи, пейзажи. Ее бесила эта маленькая мещаночка, которая в ней сидела и с которой она постоянно боролась, но которая неустанно тыкала ее носом в элементарные бабские соблазны.

Она снова увидела в витринном стекле свое отражение, но на этот раз смотрела на себя без прежнего удовольствия. «Ну и кошмарная баба из тебя получится! Алчная, тупая, ненасытная!» Недовольно надувшись, она окинула себя грустным взглядом. Отражение в витрине, однако, не теряло своей привлекательности, и совсем не так уж дурно смотрелась эта девчонка, которая, вместо того чтобы ликовать в предвкушении поездки в Прадо, глазела на тряпки в витринах мадридских магазинов. «Бедный, бедный… Бедный мой Лукаш! — подумала она с искренним к нему сочувствием и отвернулась от витрины, чтобы не смотреть себе в глаза. — Какое счастье, что он никогда не узнает…» — она ведь ни сегодня, ни завтра, ни за что никогда в жизни не расскажет ему, что… не смогла не примерить эту юбку.

Доминика вошла в магазин с подчеркнутой самоуверенностью, за какой робкие люди прячут обычно свое смущение. К продавщице обратилась по-английски. Та не поняла. Но зато поняла жест в сторону витрины и восхищение в глазах покупательницы. То, что никогда ни в одном польском магазине не могло стать возможным, было исполнено мгновенно с доброжелательной готовностью — юбка была снята с витрины.

Продавщица или хозяйка магазина, уже не молодая, но вполне сохранившая еще женскую свою привлекательность, улыбнулась Доминике, словно мать, понимающая, что красота дочери нуждается в надлежащей оправе.

«Вы просто рождены для этой юбки» — именно так захотелось Доминике истолковать те несколько чарующе певучих испанских слов, что произнесла хозяйка, окидывая юную покупательницу восхищенным взглядом.

— Ах, боже мой! — только и сумела она прошептать по-польски.

Юбка сидела на ней безукоризненно. Сшитая в расчете на испанок с осиными талиями, она и на Доминике застегнулась без труда, ниспадая с бедер множеством переливающихся разными красками складок.

— Ах, боже мой! — повторила Доминика.

Продавщица, заглянув в примерочную, вытащила ее, несмотря на сопротивление, на середину зала и, порывшись на полках, достала из-под каких-то блузок крохотную черную кофточку с глубокими вырезами на груди и спине и надела ее на Доминику, безошибочно создав законченный ансамбль. У Доминики перехватило дыхание. Четыре трюмо, стоявшие под разными углами, отражали ее фигуру. Хозяйка в восхищении кивала головой. Доминика стала прохаживаться от зеркала к зеркалу, поднимаясь на цыпочки и слегка покачивая бедрами, отчего складки на юбке плавно колыхались. Четыре трюмо отражали каждый ее шаг, ее грациозность, стройность, юность. Остановившись перед одним из них, она взбила пальцами короткие свои волосы, давая понять хозяйке, что, возможно, лучше бы выглядела в этом наряде с длинной прической.