Моторы заглушили на Эльбе - страница 41

— Мы бы так и поступили, — вздохнул полковник, — если бы вы дали о себе знать хотя бы с утра.

— А теперь как же? — встревоженно спросил Головенский.

— Теперь?.. — Пащенко склонился над картой. — Вот смотрите… — Бойцы подошли к столу. — Командир дивизии приказал овладеть этими высотками. Завтра на рассвете начнем наступление и выйдем к реке на плацдарм.

Сержант Тихонов вдруг вытянулся в струнку:

— Разрешите обратиться, товарищ гвардии полковник!

— Говорите…

— Разрешите мне и гвардии рядовому Головенскому отбыть на плацдарм к разведчикам.

Полковник с минуту о чем-то думал, поглядывая на карту. Потом поднял голову и пристально посмотрел на замерших в ожидании его решения бойцов. Взгляд его потеплел.

— Спасибо, дорогие мои… Как собираетесь переправляться?

— А все на той же лодке, мы ее припрятали, — сказал Головенский.

— Вот вы, товарищ Головенский, и переправитесь. Начштаба выделит в помощь двух разведчиков. К месту, где припрятана лодка, вас подбросят на штабдовд «газике». Возьмите с собой сколько сможете патронов, гранат и продуктов. А сержант Тихонов пойдет с нами. Боевой вам удачи!

…Мучительно долго тянулась для остатков группы Гончарова первая половина бессонной, полной тревоги ночи. Бойцы напряженно ловили каждый шорох, и не столько со стороны высот, где засели гитлеровцы, сколько со стороны реки, к которой были обращены все их надежды.

К окопу Тарарина подполз Иртюга.

— Не спишь? — спросил шепотом.

— Какой там сон… — тихо ответил Николай. Был он невесел и задумчив. Времени на жизнь, как полагал Тарарин, осталось не так уже много: с перебитой ногой он считал себя обреченным. Появление товарища на минуту отвлекло Николая от мрачных мыслей.

— Болит нога?

— Болит, — нехотя ответил Тарарин, не желая лишний раз говорить о том, что и так не давало покоя.

— Без рук и из меня никудышный вояка получается, — грустно промолвил Иртюга.

Помолчали.

— Пошарь в моих карманах, — попросил Павел, — Может, наскребешь на цигарку.

Тарарин нащупал в кармане у Павла кисет, на дне которого выбрал табаку на две неполные закрутки, свернул их и, прикурив, одну сунул в рот Иртюге. Затянулись.

— Как думаешь, почему молчат наши?

— Ума не приложу, — пожал плечами Тарарин. — Не иначе стряслось у них что-то…

Иртюга собрался уходить, но почему-то замешкался. Помявшись, спросил Николая:

— Ты твердо решил не уходить с этого берега?

— Твердо.

— Тогда возьми и мою «лимонку». На поясе.

Тарарин обнял товарища. Они расцеловались, как делали это всегда, когда уходили на задание в тыл врага.

В четвертом часу утра лейтенант Гольденберг дал команду отходить на край обрыва. Тело Гончарова перенесли к берегу реки.

Те, кто еще мог работать лопаткой, к рассвету отрыли ячейки для стрельбы лежа. Теребун облюбовал воронку от снаряда. Он лишь немного углубил ее, приспособив к ведению кругового огня.

Гитлеровцы не проявляли особой активности. И только после обеда, не видя признакоа жизни на позициях, занятых советскими бойцами, пошли в атаку на пустые окопы. Ворвавшись в них, фашисты потоптались с минуту, а затем цепью двинулись к реке — туда, где залег с бойцами лейтенант Гольденберг. Разведчики встретили гитлеровцев дружным огнем из автоматов и снайперских винтовок.

Николай Теребун ловил в прицел темно-зеленые фигуры и хладнокровно нажимал на спусковой крючок. Он уже не считал, сколько израсходовал патронов и сколько гитлеровцев уничтожил. Главное — остановить врага!

Гитлеровцы подошли совсем близко. Увлекшись боем, Николай не заметил, как его товарищи начали бросать гранаты. Понял это, лишь когда услышал грохот взрывов. Фашистские автоматчики залегли. Теребун оглянулся: группа бойцов отходила к реке. Николай отполз к обрыву и прыгнул вниз. Затем снял гимнастерку, завернул в нее винтовку и, торопливо разбросав прибрежный песок, спрятал свою подругу-снайперку. «Я еще вернусь», — сказал сам себе и бросился в воду.

Лейтенант Миля Гольденберг с рядовым Григорием Антоненко и Иваном Савиным прикрывали отход группы к реке. У каждого оставалось по одной гранате. И когда гитлеровцы, не встречая сопротивления, вновь поднялись в атаку, Гольденберг крикнул: «Гранатами — огонь!» Раздалось три взрыва. Автоматчики как по команде бросились на землю.