Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика - страница 32

— Что, сэр? — переспросил я.

— Ничего, мальчик.

— Не найдется ли у вас чего-нибудь поесть, сэр?

— Замолчи, мальчик.

— Мне все это не нравится! Давайте уберемся отсюда!

Мужчина поднял фонарь, чтобы посмотреть на двоих своих товарищей. Теперь я мог немного разглядеть их лица. Какими же страшными они выглядели — небритые, грязные, вооруженные шпагами, пистолетами и ружьями.

— Вы оба боитесь этих россказней? — прорычал он грозно.

— Откуда ты знаешь, что это все россказни?

— Перестаньте вести себя, как малые дети! Нам ничего не угрожает.

— Не стоит так рисковать, Джадсон. Давай просто уберемся отсюда.

— Не стоит так рисковать?! Да в этой повозке добра на сотни фунтов!

— Джадсон, за кражу рома могут и повесить! Я не хочу…

Вдалеке залаяла собака. Заревели волы.

— Проклятье! — воскликнул один из них.

— Это они!

— Да, это же просто собака лает! — воскликнул Джадсон.

— Я не буду так рисковать. — Первый всадник развернул лошадь, другой поехал за ним.

— Проклятье! Да вы свихнулись! — сказал Джадсон. Но они уже неслись галопом по заснеженной дороге. Заворчав, он набросил покрывало на фонарь, тоже развернул лошадь и вскоре скрылся из виду.

Я стоял, прислушиваясь к звуку копыт, затихавшему вдали, а потом засмеялся и заплакал одновременно. Мои руки так сильно дрожали, что я выронил хворостину, а ноги подкашивались — я едва шел. И в то же время я ликовал — я одурачил их, здорово было бы рассказать об этом Сэму! Но все было так ужасно! Отца увели, и я не знал, что с ним; я был один на занесенной снегом дороге в полной темноте, а до дома было еще идти и идти.

Я залез в повозку, поел печенья, вяленого мяса и выпил полбутылки вина. Думаю, я опьянел, потому что помню только, как шел шаг за шагом — и к полуночи добрался до дома.

С тех пор как отец исчез, в таверне стало холодно и пусто; это можно сравнить с ощущением, когда просыпаешься ночью и понимаешь, что огонь в камине потух. Мать плакала только раз — в ту ночь, когда я рассказал ей, что произошло. Она продолжала верить, что отец жив.

— У них не было причин убивать его, Тимоти. Я думаю, они просто где-то его держат и скоро отпустят, — говорила она. Но проходило время, а отец все не возвращался, и скоро мама стала говорить иначе. — Он на одном из тюремных кораблей, — повторяла она. — Как только закончится эта ужасная война, он снова вернется домой.

Я не знал, верила ли она сама в то, что говорила, или просто не хотела, чтобы я считал отца мертвым. Теперь, когда с нами не была ни отца, ни Сэма, наша жизнь изменилась. Мама и я выполняли всю работу и почти не отдыхали. Нам приходилось работать даже по воскресеньям, а это был грех.

— Бог простит нас, Тим, — говорила мама, — не волнуйся, я знаю, Он простит.

Я не стал говорить ей, что я и не волнуюсь.

Что действительно беспокоило меня, так это работа. Каждый день я должен был заботиться о Старухе Прю, цыплятах и овцах, убираться и готовить, а скоро наступит весна, и надо будет сажать овощи и зелень. И естественно, кто-то должен был постоянно находиться в пивной, чтобы наливать пиво, и подавать еду путешественникам, и стелить постель постояльцам. В те дни у нас останавливалось много людей — это и посыльные, и интенданты, и просто люди, переезжающие из одного места в другое. Поэтому казалось, что наши дела хороши, но это только казалось, потому что многие, в основном солдаты, расплачивались долларами, которые были простыми, ничего не стоящими бумажками; ценность у них могла появиться только в случае победы повстанцев. На эти доллары почти ничего нельзя было купить; большинство людей отказывалось их принимать — исключение составляли только убежденные патриоты, которые считали себя обязанными это делать, чтобы доказать свою верность Джорджу Вашингтону.

Мы торговали всем, что удавалось добыть, — одеждой, сельскохозяйственными орудиями, пшеницей, сахаром, ромом, всем, чем можно. Мы даже начали продавать уже использованные вещи. Фермеры отчаянно нуждались во всем — в лопатах, в лемехах, в формах для свечей, в маслобойках… Иногда до мамы доходили слухи об овдовевших женщинах, которые не могли управлять фермой в одиночку. У таких женщин мы покупали старые сельскохозяйственные орудия и перепродавали их по хорошей цене.