Мой друг от шестидесятых. 70-летию Валерия Сергеева - страница 12

Но не зря гласит древнерусское присловье – «нет радости без печали». Будто с цепи сорвавшись, журнал «Наука и религия», верный заветам воинствующего атеизма, вдруг учинил (да ещё в трёх номерах подряд)   подлинную расправу над книгой Сергеева. Сочинитель хлёстко-рыхлого словесного извержения, журналист по фамилии, кажется, Шамаро, узрел в ней неприкрытую идеологическую диверсию, покушение на устои «единственного верного» научного мировоззрения, идеализацию патриархальщины, «заигрывание с боженькой» и прочие   порочные проступки. Получалось так: сам-то Рублёв – художник, конечно, достойный, но зачем же в наш век научно-технического прогресса отдавать, как это сделали в ЖЗЛ, его непростое наследие в корыстные руки невежественных церковников?

Хотя никаких изъянов в научной аргументации книги журналист выловить так и не смог, но шуму-то поднял, шуму… Под эту сумятицу, во избежание ещё пущих укоризн откуда-нибудь сверху, издатели извещают Сергеева, что договор на его книгу о Дионисии вынуждены аннулировать.

Кто ж знал, что всего через шесть лет преподобный Андрей Рублёв будет, по случаю Тысячелетия Крещения Руси, торжественно причислен   к лику святых. И что не самым   последним обоснованием для такого определения канонизационной комиссии станет факт существования современной, научно и художественно достоверной биографической книги «Рублев» в серии   ЖЗЛ.

Да, ободрённые таким разворотом событий, издатели ещё дважды переиздадут «Рублева». И предложат Сергееву вернуться к работе над книгой о Дионисии. Но что значит оборвать на полном ходу вызревание творческого замысла? Писатель же – не машина. И не поисковая собака, обязанная по команде застыть в позе египетского истукана. Даже незамысловатый механизм, на полном ходу заторможённый и надолго выключенный из рабочего обихода, нуждается затем в немалых дополнительных усилиях, чтобы взбодрить, «взогреть» его до нужного качества отдачи…

Вот когда Сергеев, по-моему, второй раз в жизни, сильно обиделся. Видывал и сам я, как, выслушав ласковые уговоры издателей, мой друг отвечал сдержанными, а то и шутливыми обещаниями довершить работу, да-да… во вновь назначенные сроки. Но такие уже поползли надо всеми нами двоящиеся, прелукавейшие времена, что по его нахохленному виду я догадывался: нет, он теперь не верит. Что-то в нём перегорело.

Притом что и в эти два последние десятилетия он не опускал рук, не предавался малодушному бездействию. В начале девяностых в должности главного редактора занялся выпуском православного литературно-исторического журнала «Златоуст». Увы, из-за прекращения обещанной   денежной поддержки свет увидели всего два номера первого в постсоветской России «толстого» журнала для православных читателей. Но и через эту обиду перешагнул Сергеев с завидным самообладанием.

Чуть позже он организовал и творчески возглавил как педагог-идеолог иконописную мастерскую при московском храме Рождества Богородицы в Старом Симонове. Да и кому бы как не ему взяться за такое! Ещё в 80-е годы Сергеев, вместе с единомышленниками, приложил много стараний, писал статьи, выступал с лекциями в защиту этого древнего московского храма. Ведь фундаменты его освящал когда-то преподобный Сергий Радонежский, и служили тут святитель Фёдор Ростовский и Кирилл Белозерский, и погребены под его сводами герои Куликовской битвы Александр Пересвет и Андрей Ослябя. В итоге храм был, после выселения из его стен   компрессорной установки, отреставрирован, а потом и возвращён   в число действующих.

Здесь-то под его началом и трудилась несколько лет над возведением трёх иконостасов (двух придельных, двухярусных, и центрального, пятиярусного), малая дружина художников, прошедших школу реставрации в Музее имени Андрея Рублёва. Силами этой же дружины позже украшались иконостасы церкви Новомучеников Российских в Бутове, церкви иконы Казанской Божией матери в селе Игуменка, что в Тверской губернии и, наконец, храма святого Андрея Стратилата в древнем селе Сулость под Ростовом Великим.

Не боясь преувеличения, могу сказать, что   недавно завершённый иконостас в Сулости, пожалуй, красноречивее всего свидетельствует о даре Валерия Сергеева как теоретика, историка и ревнителя традиционного иконописного канона, составляющего приоритет русской иконологической мысли. Озирая это монументальное, устремлённое вверх и вширь произведение, радуешься согласному присутствию в его образах древности и новизны, каноничности и смелой свежести письма. В письме этом узнаются лучшие свойства Ростово-Суздальской иконописной школы, и в то же время не заметишь никаких приёмов ученического копирования, стилизации. Замысел явно полемичен и по отношению к повальному теперь золочению всего и вся – нимбов, полей, перегородок между ярусами. Простые горизонтальные тябла между рядами – с самыми скромными орнаментальными узорами – не мешают сосредоточить взгляд и чувства на главном – на ликах, на мощном всеобщем молении, встречном духовному порыву каждого, кто вступает под светлые своды.