Мой дядя — чиновник - страница 11

В некоторых местах пристани было почти невозможно пройти, особенно с баулом в руках. Тачки, бочки, блоки, громадные деревянные балки, кабестаны, толстенные доски, люди с огромными мешками — всё это двигалось одновременно и в разных направлениях; была поистине лихорадочная суматоха, водоворот, вызывавший у нас головокружение, новое, невиданное доселе зрелище, беспощадно разрушавшее все заветные мечты моего дяди. Он думал, что увидит рощи пальм и фруктовых деревьев, на которых, словно хрустальные шарики, висят прекрасные плоды, переливающиеся всеми цветами радуги! Бедный дядя, он надеялся встретить индейцев в набедренных повязках из разноцветных перьев, с колчанами, полными ядовитых стрел, за спиной, с продетыми в уши и ноздри толстыми золотыми кольцами, которые только дёрни посильнее — и они у тебя в руках!

Доминго, более опытный, чем мы, то нагибался, то подпрыгивал, наклонялся в одну сторону, отскакивал в другую, с ловкостью змеи лавируя среди множества препятствий. Ухватившись одной рукой за его шерстяную рубаху, а другой за ручки баула, мы с немалым риском пробрались через самую бойкую часть пристани, где проходила погрузка и выгрузка всех товаров.

— Самое страшное уже позади: таможню мы миновали, — пояснил Доминго.

Мы с дядей облегчённо вздохнули.

Сутолока царила и в других частях пристани, но нигде не было столпотворения, подобного тому, из которого мм только что выбрались. Мы с удивлением смотрели на нескончаемую вереницу судов, пришвартованных толстыми цепями к большим, вделанным в стенку причала кольцам, глядели на лес мачт, такелаж, реи, стройные бушприты, которые щетинились, как копья целой армии гигантов, дерзко угрожающих городу.

Мы не переставая спрашивали Доминго обо всём, что видели.

— А эти люди откуда?

— Какие? Те, у которых рожи красные, как их рубашки?

— Да.

— Это американцы.

— А вон те, смуглые, низенькие, у которых на шляпах нацеплено штук по пять побрякушек, а на брюхе широкий пёстрый пояс?

— Мексиканцы.

— А те, Доминго, здоровые верзилы в меховых шапках и в такой одежде, что сопреешь?

— Русские.

— А кто вон там, в широких синих штанах, с каким-то колпаком на голове? Расселись, поджав ноги, вокруг столба и торгуют картинками да чётками? Это евреи, Доминго?

— Ошибаешься: еврей не станет торговать такими пустяками. То христиане, сербы.

— Взгляни-ка, а эти, что идут навстречу! Они, верно, больны жёлтой лихорадкой?

— Вот выдумал! Да это же китайцы.

— Господи помилуй! — в волнении воскликнул дядя, подбросив вверх шляпу. — Да тут настоящий Вавилон, племянник!

Мы покинули пристань, выйдя через небольшие железные ворота, и двинулись дальше по узким и довольно грязным улицам, где какие-то люди, которые по части опрятности были под стать улицам, сгружали с повозок вяленое мясо, а другие тут же нагружали их мешками с сахаром.

С борта брига Гавана показалась нам более красивой и привлекательной, хотя наши мечты о пальмовых лесах и танцующих на берегу индейцах, увешанных перьями и золотом, развеялись ещё на корабле. Мы проходили мимо огромных складов с затоптанными полами и грязными сырыми стёпами, затянутыми чёрной паутиной; хранилища эти были забиты штабелями мешков и ящиков до самого потолка, с которого на хенекеновых[4] верёвках свисали, путаясь между собой, окорока, вёдра и крюки. Вместительные тёмные склады, в глубине которых еле светился мертвенно-синий огонёк, напоминавший в сиянии дня тревожную полутьму сумерек, преисполнили нас глубокой тоской.

Мы подошли к небольшому красивому скверу с беломраморным памятником в центре. Статуя была окружена густыми зарослями каких-то растений с яркой листвой. За длинными каменными скамьями высились пышные деревья. На скамьях преспокойно спало множество оборванцев.

— Это Оружейная площадь, — пояснил Доминго. — Здесь, вон в том дворце, — кубинские власти.

Мой дядя обнажил голову.

— Какого чёрта! Тебя ж никто не видит! Вот если бы заметили, тогда ещё куда ни шло! — воскликнул Доминго.

Смутившись, дядя решил схитрить и ответил, что снял шляпу, так как у него голова лопается от жары.

Мы остановились перед весьма невзрачным строением. На его балконах висела огромная вывеска, красные буквы которой гласили: «Лев Нации».