Мой неожиданный сиамский брат - страница 16

— Вот этот передок Косте Черненке — старый друг лучше новых двух… Этот передок Громыке, давно главному дипломату ничего не посылал. Это не правильно. Надо поддержать товарища. Андрею в Америку к Рейгану ехать скоро, пускай подкрепится… Вот этот задок Грише Романову в Ленинград фельдегерской связью пошлите. Пускай почувствует, что помнит о нем Генеральный секретарь. Перспективный кадр партии — пусть порадуется. Смотрите, чтобы не пропала кабанятина. Слышишь, Рябенко?

— Да, Леонид Ильич, сделаем, — ответил начальник охраны.

— Ну а этот задок…. его Горбачеву пошлите. Пусть порадуется, побалуется мясцом… своего «сородича»… А этот задок Диме Устинову, министру обороны. Надо поддержать товарища, у него сейчас проблем много. Один Афганистан чего стоит… Вот этот передок…

Тут процесс распределения был прерван самым бесцеремонным образом. Из «чайки» выбежала лет сорока пяти, дородная, в теле женщина. И сразу с криком: — Папа! — бросилась к остолбеневшему Ильичу.

«Ну, шеф, держись», — заехидничал Викторин, прикидывая, не скрыться ли на время куда-нибудь подальше.

Приблизившись к папе, дочка остановилась и удивленным голосом спросила.

— Папа ты ли это? Ты такой помолодевший… Да просто красавец. Где мешки под глазами?.. Где живот?

— Ну, Галю… дочка. Сама видишь. Стараюсь быть в форме…. Физкультура, медицинские процедуры. Результат, как говорится, на лице…

«Ильич, где бы ты был, если бы не сиамский брат Витя. Скромнее надо быть, скромнее», — продолжал чревовещать Трофимов. А «первая принцесса СССР» продолжала рассматривать, тормошить, столь разительно изменившегося отца. Продолжалась эта идиллия недолго, минут пять. Неожиданно радостные воркования дочки прекратились. Она замолчала, пристально вглядываясь, куда- то за спину Ильичу. Почувствовав недоброе и догадываясь, куда та смотрит и на кого, папа попятился, стараясь закрыть Гале обзор. На веранде наступила томительная тишина.

— Так значит это, правда! — закричала дочка, и разгневанной фурией бросилась к «избраннице сердца» папы.

Разыгравшаяся яростная битва всем хорошо запомнилась. Дочка генсека, имея более тяжелую весовую категорию, поначалу одерживала вверх. Но Юля была моложе и в обиду себя не дала. Две женщины громко визжа, таскали друг друга за шевелюры. Слова и угрозы которыми они обменивались, от души и со вкусом, относились к тем, что обычно встречаются в идее надписей на заборах. Причем молодая соперница, явно побеждала в боевой схватке. Старшая же одерживала верх в словесной дуэли, как ни как — опыт приходит с годами.

«Ильич, спасай женщин, а то покалечат друг друга», — первым пришел, в себя Викторин. Генсек очнулся от столбняка.

— А ну прекратить! Смирно! Не то прикажу обеих в бассейн забросить, — прокричал Ильич. — Медведев! Собоченков, что смотрите? Разнимите! Держите их! — тут же рявкнул на застывших телохранителей Ильич. Охранники быстро соорудили живой шлагбаум, встав между враждующими сторонами. В драке неожиданно возникла пауза.

Женщины смотрели с ненавистью друг на друга, тяжело дышали, но уже не дрались. Они, конечно, понесли некоторый ущерб, но на готовность к новому столкновению это не повлияло. Волосы у обоих выглядели как у огородных пугал. Помада размазаны по лицам, как боевая раскраска индейцев. У Юли на левой щеке красовалась глубокая царапина. У «принцессы», Галины Брежневой, под правым глазом наливался ультрамарином синяк.

— Все… брэк, расходимся. Расходимся, я сказал!. Галя, иди в свою комнату, приведи себя в порядок. Юленька, подымись к себе. Я сейчас приду, — Ильич устало пошел за дочерью. Дальнейшие перипетии семейных отношений остались вне знания Трофимова. Викторин решил отдохнуть и немного подремать, не подслушивая семейных тайн своего симбионта. Потом, ночью перед сном, Ильич кратко поведал о дальнейших событиях.

— Юленька будет жить в Москве, я позвоню управделами Совмина Смиртюкову. Пусть выделит квартиру и машину с водителем. А Гальку отправил к мужу, пусть Юра утешает. Но пришлось пообещать, что уеду послезавтра в Заречье, к жене. Виктория Петровна плачет… Нельзя ее обижать. Я супругу очень уважаю. Вот такие, друг ситный, дела, — проговорил тихо, и устало генсек. Было видно, что утомился, как выжатый лимон, Ильич. Все-таки возраст, не тридцать лет.