Мой неожиданный сиамский брат - страница 49

стр.

Неугомонная муха, выписывая зигзаги, спикировала на стол. Но удача явно отвернулась от нее. Меткое желтое око уловило в полете мухи попытку покушения на куриное крылышко, что сиротливо лежало у края блюда. Тут горячее сердце Василия не выдержало. Что ни говори, а хищник есть хищник. С яростным воплем кот бросился на коварного врага. «Пират» погиб, не успев понять за что, но и роскошный стол подвергся почти полному разрушению. Василий дал стрекача под диван. Сучков и Лебедь долго кричали и плевались. Однако твердая рука ветерана успела подхватить и спасти бутылку. Порядок был наведен быстро, да и к общей радости водочка уцелела. Друзья выпили еще по одной.

В подсобке зазвучала в два голоса песня.

— «Реве та стогне Днипр широкий»

Самое важное из искусств

Николай Николаевич Месяцев, бывший член партии, бывший посол СССР в Австралии, бывший председатель Гостелерадио Союза, а ныне простой беспартийный старший научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам, готовился к поездке на работу, когда раздался продолжительный телефонный звонок. Николай Николаевич чертыхнулся про себя, но в конце концов не выдержал и взял трубку.

— Алло?

— Товарищ Месяцев? — тон голоса неведомого собеседника был подчеркнуто нейтрален. Словно говорил какой-нибудь робот из фантастических произведений, а не человек.

— Да, это я. С кем имею честь…

— Это говорят из секретариата ЦК. С вами хочет встретиться товарищ Брежнев. Автомобиль выехал, на работу мы сообщим, — пожалуй, такую манеру вести разговор Николай мог бы счесть и хамской, но вот само содержание… Его пробила неожиданная и внезапная дрожь. С чего это он вдруг понадобился так экстренно, да еще самому Леониду Ильичу?

— Я вас понял. Но…

— Партбилет вам возвращен решением Комитета Партконтроля вчерашним числом, — перебив Месяцева, так же холодно проинформировал голос. — Получите на проходной.

Автомобиль действительно ждал у подъезда дома и, чудеса иногда случаются, новенький партийный билет с его фотографией, явно взятой из личного дела, лежал в проходной Боровицких ворот.

— Входи, Коля, — вид Брежнева вызвал у вошедшего в кабинет Николая ступор. Это был не Брежнев. Вернее это был Брежнев, но не тот, которого он видел перед роковой ссылкой в Австралию. Тогда перед ним сидел… нет, восседал монументальный, величественный начальник, снизошедший к побежденному, и лениво цедящий слова. А сейчас… Этот Брежнев напоминал самого себя в пятидесятые — молодого, открытого, искреннего. Генсек помолодел даже внешне. Глаза лучились какой-то непонятной внутренней усмешкой. Месяцев неожиданно вспомнил ходившие в институте

— Неплохо выглядишь, Коля, неплохо. И это хорошо, — дожидаясь, пока Месяцев усядется, а секретарь расставит принесенное печенье и чашки с чаем, Брежнев откровенно изучал своего собеседника. Изучал, словно увидев впервые. — Ты же знаешь мое отношение к тебе, — улыбнулся Ильич. — Оно всегда было добрым. Но тогда сложилась такая ситуация, что тебе надо поехать послом в Австралию. Это действительно было не мое личное решение, а мнение Политбюро… Я думал что ты просто поедешь года на два, а там мы тебя вернем обратно; поэтому и дал тебе мой личный код для шифротелеграмм. Почему ты им не воспользовался в критических обстоятельствах?

— Кхм, — кашлянул Месяцев. — Я телеграфировал, но ответа не получил…

— Понятно, — Брежнев подвигал бровями, взял ручку, что-то пометил в блокноте. — Разберемся. Действительно разберемся, ты не думай, — заметив недоверчивый взгляд Николая, искренне подтвердил он и пристально посмотрел глаза в глаза. Месяцев вдруг почувствовал, как из глубины карих глаз генсека, на него смотрит некто другой. От этого ощущения побежали мурашки по спине, и на голове зашевелились волосы. Почти животный ужас овладел Николаем. Он практически не понимал, что говорит ему Брежнев. Сквозь привычную телесную оболочку, из немыслимой глубины, к разуму прикасалась другая воля, и другая сущность. Месяцев с трудом подавил в себе желание закрыть глаза, лицо, лишь бы не видеть этот взгляд, и не слышать голос. Он взял себя в руки и остался сидеть, стараясь успокоиться.