Мой неожиданный сиамский брат - страница 6

В душе зародилось чувство огромного, абсолютного счастья. Трофимов радостно рассмеялся.

Однако напротив себя инженер увидел не отца, а невысокого, коренастого человека, почему-то смутно знакомого. Это был пожилой, лет восьмидесяти старик, явно довольно красивый в молодости, с лицом, на котором выделялись густые черные брови. Он стоял, удивленно осматривался вокруг.

— Да это что же такое… я умер что ли? — неожиданно спросил старик, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Разве непонятно? — ответил Трофимов. — Теперь все. Мы на небе, а дальше, если память не изменяет, будет Суд Божий. «Нет, где я его видел?» — подумал он.

— Так все же есть бог! — воскликнул старик. — Говорила мне мама, надо было все же ее слушать…а вот товарищ Суслов и другие товарищи, все же не правы. Жаль что теперь, — огорченно замолчал незнакомец, но после нескольких секунд молчания продолжил. — Не подскажешь теперь товарищам. А ведь надо бы подправить курс партии. Да, о чем это я? Мне теперь это ни к чему. Хотя много сил потрачено ради партии и народа. И народ это ценил. Вот маршала Советского Союза мне дали, три звезды Героя — ценят Генерального Секретаря.

Инженер мысленно ударил себя по лбу. «Узнал! Это ж Брежнев Леонид Ильич!»

— А может бога и нет. Ни ангелов, ни райских ворот не видно, — из чувства противоречия, присущего большинству российских интеллигентов, заметил Викторин и тут же, стремясь сгладить неловкость, продолжил. — Вот не ожидал что на том свете с Вами, Леонид Ильич, познакомимся. Меня зовут Виктор Иванович Трофимов, по профессии — инженер-конструктор, погиб сегодня по непонятной мне причине. Ну а про Вас, я все знаю. Вы умерли во сне десятого ноября 1982 года, от тромба. Ну и как Вам здесь?

— Ну, Виктор, я, в общем, чувствую себя хорошо, даже отлично, как в молодости, а легко-то как… И не болит ничего. Витя, подожди. Что ты говоришь? Умер в восемьдесят втором году? Я же попал в аварию сегодня, пятнадцатого сентября восьмидесятого года. И я не путаю, голова как часы работает. Это ты что-то перепутал, наверное.

— Да нет, Леонид Ильич, не путаю. Придется вам кратко рассказать, что было после вашей смерти.

Рассказ, несмотря на старания рассказчика, получился длинным, но время «на том свете», похоже, течет по-другому. Если там вообще время есть… Виктор рассказывал и рассказывал. Про «гонки на лафетах», когдана смех всему миру один за другим умирали престарелые генсеки. Про молодого Генерального, объявившего Гласность, Ускорение и Модернизацию. А потом и Перестройку, завершившуюся в итоге Перестрелкой и развалом страны. Про поднявшие голову национализм и бандитизм. О сдаче всех международных позиций и союзников… Про коммунистов, в одночасье перекрасившихся в капиталистов и рвущих на части общенародную собственность. Об убитых и умерших от голода простых людях, «невписавших в рынок»… После окончания рассказа Ильич, потрясенный, долго молчал, потом, побагровев лицом, высказался. — Прое…ли страну сраные гэбисты и ставропольские комбайнеры! — и выдал дополнительно такое многоэтажное, живописное описание всех основных фигурантов недавней истории России, что Викторин впал в изумление. — Это что же? — Продолжал разгневанный Брежнев. — Мы, коммунисты, кровь проливали, войну выиграли. Голод терпели, разруху. Страну отстроили. Ночей не спали, не доедали, крепили щит Родины, достигли паритета с Америкой. Я столько лет работал, на бабу заскочить было некогда. Мало мне челюсть фашисты в войну разбили, все здоровье угробил — спать не мог. Просился два раза на пенсию, товарищи не пустили. «Вы наше Знамя партии, не можем без Вас. Больше отдыхайте». Так меня эти… уверяли! Остался ради страны. По воле партии и народа. А этот ставропольский секретарь, колхоза бы ему не доверил, все по ветру развеял, вместе со свердловским алкашом. Ну, я им покажу кузькину мать!

В этот, несомненно, прекрасный и вдохновенный момент гнева генсека, что-то будто ухватило Викторина за ноги и рвануло вниз. Сознание постепенно выныривало из глубины беспамятства. Второе пробуждение было гораздо хуже первого. Внутри все болело, ныло и страдало.