Мой отец Цви Прейгерзон - страница 7
В тот же период, во время учебы в гимназии к отцу пришла и первая любовь. Мальчику нравилась темноволосая девочка по фамилии Вольфсон. Но тринадцатилетний Цви был стеснителен и не проявлял своих чувств. Впоследствии эта маленькая история о первой подростковой любви стала предметом интереса исследователей творчества Цви Прейгерзона.
Профессор Хагит Гальперин, заведующая литературным архивом при Тель-Авивском университете, решила разыскать «темноволосую девочку» — к тому времени (дело происходило в конце 80-х годов) уже весьма пожилую даму.
И что вы думаете? Бывшая «девочка Вольфсон» вскоре нашлась. Более того, она прекрасно помнила скромного и прилежного мальчика, сидевшего с ней за одной партой. Но она даже не подозревала, что Цви испытывал к ней нежные чувства. Такой вот трогательный эпизод…
Вот как описывает папа гимназию и свои занятия:
Сама гимназия помещалась в середине здания, возвышаясь над ним. Она состояла из двух больших отделений — в одном из них, на втором этаже, в утренние часы шли занятия. Коридоры были просторными, во время уроков в них царила тишина, а в перерывах стоял шум и гам. Шоэль учился в третьем классе, изучал иврит, математику, ТАНАХ, французский и арабский языки, географию и историю. Физкультурой они занимались во дворе, преподаватель физкультуры Орлов, подтянутый статный парень, учил детей делать разные упражнения на брусьях.
(«Неоконченная повесть»)
Одна из записей в воспоминаниях Цви Прейгерзона посвящена празднованию Хануки. Он описывает актовый зал гимназии, убранный флагами и ханукальными свечами. Там собрались все классы с преподавателями, присутствовало много почетных гостей, играл оркестр, пел хор, выступали чтецы — словом, был продемонстрирован весь репертуар художественной самодеятельности, которой в гимназии уделяли большое внимание. Старшеклассник Варди прочитал со сцены рассказ на иврите. Много лет спустя отец увидел его в Москве, причем тоже на сцене, в качестве актера театра «Габима». Для юного Цви Прейгерзона это было незабываемое торжество: свободная еврейская молодежь праздновала национальный праздник свободы на своей собственной земле! Конечно, такое воспоминание оставило глубокий след в душе мальчика.
Быстро и счастливо пролетели первые месяцы в Тель-Авиве. Но вскоре последовал и первый удар судьбы. Дела в Шепетовке шли не так хорошо, как хотелось бы: семья испытывала денежные затруднения, и Исраэль Прейгерзон был вынужден отказаться от содержания сына в пансионе. Тридцать семь с половиной франков в месяц оказались непосильным расходом для скромного шепетовского ремесленника.
Отца перевели из пансиона в рабочее общежитие, принадлежавшее хозяину близлежащей типографии. Жить там, конечно, можно было, и новые соседи относились к мальчугану совсем неплохо, но, что ни говори, они принадлежали к иной среде, мало похожей на общество гимназистов. Обстановка в общежитии мало располагала к учебе. Привычный распорядок дня и ритм жизни оказались нарушены. Неудивительно, что мальчику было тогда непросто, одиноко, неловко перед товарищами. Наверняка, зная об этом, переживал у себя в Шепетовке, вдали от сына, и отец, Исраэль Прейгерзон.
Эрец-Исраэль входила в то время в состав Палестины, одной из многочисленных провинций Османской империи. Здесь распоряжалось турецкое чиновничество, стояли турецкие гарнизоны, а по улицам расхаживали турецкие солдаты. Все это давно уже примелькалось и стало привычным для местного населения. Не успело улечься радостное волнение после празднования Хануки в гимназии, как прошел слух, что в районе тель-авивского побережья состоится показательный полет турецкого самолета. Как видно, власти собирались продемонстрировать могущество Османской империи не только на земле, но и в воздухе.
На берегу собралось множество людей, но, увы, показ завершился трагически: самолет не смог выйти из пике и упал в море. Оба летчика погибли. Мой папа следил за полетом вместе с другими мальчиками с крыши ветхого сарая. Крыша обвалилась, папа упал с высоты нескольких метров и сломал левую ногу. Ему под наркозом вправили перелом и наложили гипс.