Моя навсегда - страница 7

– Как-то там с авиацией? – сощурился он. – Это она так говорила? Подожди, день рождения… ага, я знаю. Это из-за гороскопов? Ты мой день рождения знаешь, потому что Лара помешана на этом маразме. Я там кто… Свинья я по ее календарю.

– Водяной кабан, – кивнула я. – Это по китайскому гороскопу. И рак по другому какому-то.

– И рак. И что это значит? Что от меня умирают, да? Я смертельно опасен? Так, ладно, я пошел.

Он встал так резко, что опрокинул табурет. Похлопал себя по карманам, достал откуда-то рассыпанные в беспорядке монетки и смятые купюры, посмотрел на них и направился к выходу. Аристарх? Алан? Лара говорила, что у них с Ласточкиным идеальная совместимость. Что водяные кабаны – люди с золотым сердцем, великодушные и добрые. Что из них получаются хорошие мужья. Она не очень хотела за него замуж, но свадьбу хотела. Ей очень нравилась фамилия. Лариса Ласточкина. Хорошо звучит, красиво. Намного лучше, чем Лариса Шулина. Так она говорила. Какой была фамилия ее любовника, я не знала.

– Эй, Ласточкин, слышишь? Я буду джин-тоник, Ласточкин! – крикнула я ему вслед, а потом достала плеер и включила музыку.

Пела солистка Garbage, что-то ритмичное – фортепьяно и ударные. Мой плей-лист непредсказуем.

Тридцатое мая. Я запомнила дату, потому что в последние выходные мая должна была собрать вещи, освободить комнату и уехать обратно к маме в Солнечногорск. Сначала на лето, потом, возможно, насовсем. Квартиру около Донского монастыря снимала Лариса, меня туда просто пустили – по большому одолжению и за относительно небольшие деньги. Относительно – это смотря для кого. Для меня, вернее, для мамы – большие. После свадьбы, конечно, меня в квартире не должно было быть.

Меньше всего я хотела возвращаться домой. Одно дело – приезжать по выходным, совсем другое – ездить в университет из Подмосковья, каждый божий день садиться в набитую сонными людьми электричку, забиваться в метро, дышать затхлым воздухом, перегаром, только что докуренными дешевыми сигаретами, пытаться читать, стоя в толпе.

Из магазина он пришел с двумя пакетами в руках. В одном лежали три банки джина с тоником и почему-то связка бананов, в другом – бутылка «Охотничьей». Я присвистнула.

– Ничего себе планы. Не боишься?

– Чего мне бояться? – переспросил он с самым серьезным видом.

– Что из окна вывалишься, к примеру. Ты что, планируешь вот это выпить в одиночку? Решил покончить с собой из-за Ларисы? Убиться при помощи такой жути?

– Чем тебе не нравится эта бурда? – «обиделся» он. – Я попросил дать мне самое бронебойное пойло, чтобы разом забыть не только девушку, но и вообще все, что происходило со мной в этом году, и продавщица дала мне вот это. Значит, буду пить. Однако думаю, чтобы со мной покончить, нужно больше, чем бутылка «Охотничьей».

– Две бутылки? – усмехнулась я. – Ты всерьез намерен закусывать бананами? Это тебе тоже продавщица посоветовала?

– А ты что, эксперт по тому, как именно и что надо пить? Почетный дегустатор? – Он демонстративно выложил бананы на стол, а затем бросил мне (или в меня) банку джин-тоника. – Пей свою ерунду и не жалуйся. Из окна я не вывалюсь, оно тут узкое.

– Нормальное окно, ты пролезешь, – ответила я, с характерным щелчком открывая банку. – Ты мне все-таки имя свое скажи, а то как я тебя хоронить-то буду?

– Напишешь – светлой памяти Ласточкина, – ухмыльнулся он, явно не собираясь выдавать мне свое чертово имя.

Я отхлебнула джин-тоника. Я пила его второй раз в жизни, но совсем не хотела, чтобы Ласточкин это понял. По какой-то причине именно когда тебе семнадцать, хочется, чтобы все считали тебя умудренной опытом и попробовавшей все джин-тоники на свете.

– Значит, не скажешь? Смотри, я вообще тогда могу взять и назвать тебя как захочу. Как называют подобранных собак. Может, у них уже и были хозяева, и, может, у них уже есть имя – какой-нибудь Бобик.

– Ну, хуже Бобика-то не будет, – рассмеялся он.

– Могу что-нибудь придумать, – пожала плечами я, попивая джин-тоник. – Называть тебя, к примеру… Эркюлем.

– Как-как? – Он обернулся и хмыкнул, а затем подошел к холодильнику и заглянул внутрь. Его лицо озарил свет.