Моя охота за бабочками - страница 5

После этой живописной колонии нас особенно жестоко разочаровал Кайеннский порт: наше суденышко вынуждено было остановиться за несколько километров не доходя до порта, так как вода была сплошь затянута илом.

Пришлось нам добираться до суши на набитых битком шлюпках.

Наконец мои родители, сестры и я очутились в Кайенне, где меня ждало первое огорчение: в городе не было средней школы. Приходилось временно отказаться от мысли продолжать учение. Отец решил отдать меня в ученики к господину Кербеку, чья аптека помещалась напротив кафедрального собора. Конечно, решение это было не из блестящих, но отец утешался мыслью, что один его дядя тоже был аптекарем в Морле.

Господин Кербек оказался очень покладистым начальником, а его жена относилась ко мне с чисто материнской заботой. Я получал кое-какие поблажки, — например, при первом же представившемся случае покидал аптеку и с сеткой в руках бежал в сквер ловить бабочек. Куда веселее было гоняться среди петуний за яркокрылыми бабочками, чем отвешивать хинин или ипекакуану! Жалованья я не получал, и совесть моя была чиста. Окончательно освободился я от последних угрызений совести, когда отец прочитал мне письмо, полученное им от профессора Жиара:

Мы жили в километре от тюрьмы, расположенной на берегу моря. Я не раз сопровождал отца в его походах. Он наблюдал за строительством дамбы, которая должна была защитить тюрьму от морских бурь. Я испытывал огромную жалость к ссыльным, к этим несчастным людям с изможденными лицами. Я твердил себе: «Они платят свой долг обществу», я понимал, что они должны понести кару; но я не хотел примириться с тем, чтобы эта кара была бесчеловечной, жестокой! Больше всего я мечтал о том, чтобы помочь им...

Моя работа в качестве аптекаря (вернее, приказчика) надоела мне сверх всякой меры. Отец, заметив мое уныние, устроил меня писцом в Управление каторжных работ.

В то время мне было шестнадцать лет. Мне поручили копировать планы, перебелять служебную переписку: тогда еще не существовало пишущих машинок. Привыкнув в школе писать кое-как, наспех, я, естественно, не мог похвастаться красотой почерка. Отец, в отчаянии от моих каракуль, решил дать мне несколько уроков каллиграфии. Очень быстро я приобрел красивый, четкий почерк. Что касается планов, то чертил я их мастерски (по рисованию в коллеже я постоянно получал первую премию), и директор, господин Симон, не преминул меня отличить. Он назначил меня помощником секретаря при начальнике своей канцелярии.

Восемь или десять месяцев я занимал эту нудную должность. С удовольствием я вспоминаю только работу, связанную с прославленным обитателем каторги Дрейфусом. Мне было поручено вскрывать его переписку. Получал он писем не меньше, чем какой-нибудь министр. Корреспонденция на его имя приходила со всех концов света, и особенно много из Америки; кроме того, ему присылали много книг. Я с завистью глядел на прекрасные почтовые марки, наклеенные на конверты и пакеты. Их полагалось срывать, чтобы убедиться, не написано ли что-нибудь на обратной стороне. Книги тоже осматривали со всех сторон; разрезали даже переплеты. Я помогал при этих проверках и, признаться, получал при этом удовольствие, правда меньшее, чем при ловле бабочек.

Во время своего отпуска я совершил два интересных путешествия.

В первый раз я сопровождал отца в его поездке в лагерь для заключенных в Орапу. Паровой катер, на который мы погрузились, тащил за собой баржу с припасами. Лагерь находился в центре Гвианы, на берегу реки Орапу. Мы плыли по естественному каналу. По этому каналу шириной в двадцать метров можно двигаться лишь во время приливов. На берегу стояли рощи тропических деревьев; порой их сплетенные могучие ветви закрывали от нас небо. Десятки километров мы проплывали под этим мощным сводом.