Моя жизнь среди бельгийцев - страница 2

Брюссель на карте имеет форму сердца, но когда его увидишь воочию, можно побожиться, что это сердце беспрерывно трансплантируют.

Люди и фирмы воздвигают все новые дома и небоскребы, которые блестят в лучах финансового престижа. Министры повелевают сносить старые здания и прокладывать новые широкие улицы, по которым они будут ездить взад и вперед в сверкающих лимузинах. Над площадями и дорогами парят стройные мосты и виадуки. И повсюду грохочут и свистят машины, загоняющие в землю сваи, на которых поднимутся административные центры и вокзалы, страховые конторы и американские банки. И каждое утро спешат туда автомашины и поезда, автобусы и мотороллеры, которые выгружают у подъездов директоров и секретарш, каменщиков и машинисток, а затем уезжают прочь, быстро-быстро, потому что вечером им надо вернуться, чтобы загрузить себя работодателями и работниками, рассыльными и конторщиками — всеми, кто спешит теперь на воздух, за город, на природу, в свой деревенский дом или на свою виллу. И весь город кряхтит и стонет. И трамваи, словно потерянные, бегают во всех направлениях и трезвонят, взывая о помощи.

Брюссель стал городом контор» с жилыми комнатами в зеленой зоне и венком из пригородных общин и городов-спутников вокруг шаровидной головы.

Однажды вечером, сидя в ресторане, я оказался по соседству с группой столичных жителей. Один из них рассказывал: «Я живу на четырнадцатом этаже, там, на Сотом холме. Дома я часто смотрю в бинокль через весь город на лес. Просто удивительно, сколько людей в высотных домах обзаводятся биноклями, чтобы наблюдать друг за другом. Я помню...»

Он говорил, а перед моими глазами вставали дома-башни, будто гигантские телеустановки со множеством ркон-экранов, где люди разыгрывают сценки из своей жизни, останавливаясь лишь затем, чтобы вооруженным взглядом поискать контакта с братьями-стати-стами на Других экранах. Там и сям изредка попадаются отдельные поэтические натуры, которые блуждают среди этих бетонных телевизоров в поисках зеленого уголка.

Я вспоминал наш родной, драгоценный Бург, где исторические здания — хвала господу — еще не попали на задворки к небоскребам, а старинные цеховые дома не низведены еще банками до уровня музеев, в которых людям невозможно жить. Да, я с нежностью с первых же дней вспоминал нашу милую Фламию, наше маленькое отечество, где города еще не порывают с природой. Но я утешал себя, перспективой поездки в Западную Фландрию, по «зеленым лугам, что раскинулись вдоль сребристых потоков и рек». Сидя в гостинице над письмами к нужным мне людям или спеша в такси на деловое свидание, я не раз ловил себя на том, что тихонько напеваю идиллическую песенку родного края.

Дорогой декан, свое знакомство с Бельгией я, собственно говоря, намеревался начать с Западной Фландрии. Как тебе известно, из этих краев вышли наши предки, основавшие Фламию много веков тому назад. Здесь до сих пор говорят на языке, похожем на наш фламский.

В приподнятом настроении покинул я Брюссель на прокатном автомобиле. Но, проезжая по кишащей народом улице одного из пригородов, я попал в объезд и через два часа, к своему величайшему удивлению, очутился в Антверпене, большом портовом городе на севере страны. Когда я рассказал прохожему о своем приключении и попросил помочь, он сочувственно покачал головой: «Ах, Брюссель, Брюссель...» Потом объяснил мне, с невероятным количествам деталей, дорогу к новейшей автостраде, которая через туннель под Шельдой вывела меня к обетованной земле.

Ах, дорогой декан, брат мой!..

На своем пути через Фландрию я заметил, что все дома, фабрики и памятники стоят вдоль дороги. Они встречали меня двумя рядами серых и пестрых фронтонов, печных труб и запыленных окон. Все, что было сделано из бетона, металла или камня, выстраивалось почетным караулом перед процессией автомашин, влившись в которую я был теперь обречен двигаться не сворачивая, только вперед. Временами стена разрывалась, и тогда я с радостью замечал, что природа в Бельгии еще не совсем исчезла. Я видел лоскуток зеленого поля, обрывок голубой ленты реки, лужок с сотней-другой лютиков. Но кавалькада неумолимо мчалась дальше, и стены опять сжимали меня с обеих сторон.