Мозаика - страница 3
Пока же глаза Иллариона Пелыча затенялись тусклой поволокой сна, мерно смеживались и размежевались. Товарищ трудился при исполнении, решал извечное противоречие между правилами приличия и наплевательства.
Вдруг перед носом Иллариона Пелыча, возник гражданин с наглым и противным внешним видом. Гадкое видение с ходу не возжелало покоя, а быстро росло вперед физиономией, заслоняя предыдущую мирную картину.
Улыбка и глаза дьявольского лица оставались мертвенно недвижимы, но остальное менялось ежесекундно и противоестественно. В невообразимом хороводе его попеременной одутловатости, вытянутости, кочковатости, небритости и гладкости таилось нечто отталкивающее, но завораживающее.
Илларион Пелыч активно вспотел и пытался приподняться со стула. Он чувствовал, как холодные, липкие ручейки омерзения текут по его позвоночнику.
- Я закричу, а подумают будто вот, Илларион Пелыч сошел с ума, - мелькнула глупая, как тщетная надежда мысль.
И тут овалы глаз на лице видения странно, словно для прыжка напружились и изогнулись. Двумя волосатыми гусеницами-синусоидами, они воровато двинулись вверх и навстречу друг другу.
Противные, мохнатые глазо-насекомые споро подобрались к середине лба, над вваленной, чующей дурное переносицей. Засим чудища секунду понервничали, отражая зеркальную взаимность, но все-таки объединились в немигающе зеленое око железнодорожного семафора.
- А-а ! - заорал чему-то рассерженный Илларион Пелыч. Звук нехотя отпал от кривого рта, но неожиданно мощно пролился гудком мчащегося вдаль локомотива. И только тогда, Пелыч не выдержал скабрезности кошмара и растворился в облаке для потери сознания.
Незнакомка
Поезд раскачивало дробное, рельсовое движение. Вверх - вниз, вверх - вниз. Железная подножка тамбура норовила выскользнуть из-под задницы. Но настроение держалось значительно выше среднего. Мальчик Луря воспринял пелену наведенного на него кошмара - сна, словно ничего не значащее, легкое оскорбление.
- Во, фраер. Как еще карманы не вывернул, как подкрался. Что только не придумают, чтоб человека от кошелки отлучить. Ужасы в мелком стакане. Треснуть бы тебя прямиком по башке, чтоб лопнула... А если и прошарил, то там фиг, дырка от бублика. Так что кто кого, я не понял.
- Га-го-го! - словно лошадь заржал мальчуган, но молчаливый ветер сразу набил ему полный рот, заставив успокоиться.
А так у нас и поступают. Сначала сон наведут, наплетут несуразностей, а потом кошелек стырят. Это ведь самое время, когда человек расслабился, размечтался и варежку раскрыл. Страна у нас такая - Особая, Волшебная. Но Луря то, не первокашник.
Старатель десятого года обучения средней школы Волшебного знания постыдно бежал из привычных сердцу тенет. Бежал под страхом великих наказаний, совершив гнуснейший и противоестественный обман.
Школяр Луря Пелыч, вымогательством у младших воспитанников, скопил столовую ложку маслица. Пользуясь оным, яки приманным орудием, хитрый отрок надул в минуту слабости, ажно самого старшего наставника. Вытянул из учителя тщетные, долгие сбережения - целый килограмм Заветного Желтого.
И вот теперь, когда кончились слезливые сомнения и надежды на мирный исход дела. Когда член многочисленных комиссий по перевоспитанию, вволю и угрожающее протряс козлиной бородой (что только не обещали сделать начальники с провинившимся, но горе - ученик искомое не отдавал). Мыльный пузырь страха неожиданно лопнул сам собой. Хулиганчик прицепился к вагонной подножке, и шаг вперед, в непривычное и манящее сделан - Луря подался в Столицу.
В ней так легко затеряться, да и вообще. Столица - город необузданных щедрот, масляная мечта пучеглазой периферии, гигантская лотерея счастья. В ней ползут молочные реки по мясным берегам. Здесь можно и нужно понравиться Фортуне. Улыбнись вон тому жирному, с пирогом на башке и ушами варениками, будешь мистер центнер и умрешь от обжорства. Какая прекрасная смерть, какая удовлетворенная жизнь. И колеса стучат - мас-ли-цо, мас-ли-цо, пьяно баюкая надеждами.
Две тонкие нитки рельс причудливо вьются среди пыльной, почти мертвой под гнетом Солнца равнины. Это знойная житница страны Волшебства. Тут каждая капля воды дороже доброго пинка под зад, а горькая слеза, увы, не приносит пользы никому. Влага пересыхает, не долетев до дышащей жаром поверхности.