Мозаика - страница 6

  Поэтам свойственно сомнение, в сомнении тысячи причин.

  Сад

  Сад буквально оккупировал дом. Спелой зеленью он прочно осадил дощатые пристройки, вламывался ветвями в окна, заполнял сладким, яблочным ароматом комнаты и коридоры.

  Война была проиграна, но побежденных не оказалось. Утренняя свежесть и гомон птиц будили старые стены. Долгожданная вечерняя прохлада и шепот листьев оживляли и делали уютными каменные пеналы жилища.

  Исключительно удачно причалив в крону плодовой зелени, я оказался прямо напротив квадрата света к чужой жизни, называемого окном. Надобно, наверное, позвонить для приличия. Вечер все-таки. Может дни не приемные.

  Она сидела и неволила свои прекрасные волосы. Укладывала их в нереально длинную косу. Меня распирало озорством. Я дулся воздушным шаром, готовый лопнуть от смеха и вихрем ворваться в комнату.

  Дзинь - заверещал звонок. Ты встала и подняла трубку. Еще две секунды...

  - Привет.

  - Привет, - второй показался удивленным и даже обрадованным.

  - Ты?

  - Да, это я.

  - Тогда скажи что-нибудь хорошее.

  - Малышонок.

  - Как ты меня назвал?

  - Малышонок - чрезвычайно маленький и ласковый живой объект, который невозможно любит тереться о мою щеку носиком.

  - Ой, откуда ты звонишь, так хорошо слышно. Я одна, мне было скучно и грустно.

  - Я рад за тебя.

  - Почему?

  - Потому что тебе перестало быть скучно и грустно.

   Я увидел, как на ее удивленные, широкие глаза наползла маленькая, непонятная слезинка. Она скатилась вниз, и вот уж вовсе невероятно, превратилась в улыбку.

  - Правда, ты где? Приходи. Ты совсем рядом, я чувствую.

  - Чувствовать не значит ощущать.

  Наступал момент лопанья шара. Трещали ветки. Еще не много, и я бы самым глупым образом скатился к ее ногам. Но последний миг кометой выбросил меня метров на двадцать в черное, ночное небо.

  Внизу шуршали темные плотные волны листвы. Теплый ветерок удивленно ощупывал мое лицо и нес в себе запах спелых абрикосов. Где-то недалеко хлопали окна. Желтыми хвостами падали звезды. Смеялись люди. Огоньками электрических лампочек продолжалась жизнь.

  Тело требовало движения. Я настроился на полную тягу, превратился в огненный болид и в три секунды слетал до Индии и обратно. Местный ливень чуть было не сбил с курса и промочил носки, но стало легче. Я успокоился.

  Подпираю забор около дома и джентельменски пытаюсь ускорить ход времени. Для нее конечно. До ближайшего автомата минут десять неторопливой ходьбы, а мне не хотелось объяснять свои новые способности.

  На пятой борьба скоротечно прервалась, и я толкнул незапертую дверь нашей радости. В радужном, медленно текущем свете стояла моя любовь, мой Малышонок. Она улыбалась. Я протянул к ней руки, и август принял нас в ласковые, но недолгие объятия.

  Какие-то осколки фраз, словно обрывки маленьких вихрей. Яркие, переливающиеся радужными цветами, невыносимо протяжные без вздоха и летящие, как игольчатый миг - такими были наши дни.

  Знойный полдень. Высокая трава. Холодная вода горной речки. Помидоры с хлебом и маслом. Ласковые руки, мягкие, чуть солоноватые губы. Свежесть вечеров - это лето...

  Мы спешили вперед, крепко сжав наши руки. Мы читали стихи, бродили босиком по теплой, огромной Земле. Она колола нам ступни только что скошенной травой, то укрывала щиколотки слоем мягкой, степной пыли.

  Тугой, огненной спиралью закручивалось время. Что-то неудержимое владело судьбой. Не помня о том, что всякая дорога кончается, мы скачками неслись вперед. Раздвигая пределы отпущенного мира, радостно, по-детски верили в его бесконечность.

  Там вдали казалось еще лучше. Ибо нет лучше ожидания чего-то в тот момент, когда оно стучится к вам в двери. А вы стоите с зажмуренными глазами. И вот начинают говорить, что уже можно их открывать. Новый, яркий мир неожиданно входит в душу, расширяясь границами познанного добра.

  Если бы мир всегда был таким, никто бы не знал, что такое грусть воспоминаний. Но я не знаю, какой этот мир, для меня он не был.

  - Я не могу, - сказал Демон, - не буду мешать и тебе. Он ушел, и с неба широким потоком пролились его слезы. Прощание в дождь, есть разлука навсегда. Кто понял, что он любит, обрел долгую грусть. Кто понял, что он любил, обрел грусть до скончания времен. Что-то ушло, и протянутые руки становились все дальше. Наконец устав, они опустились совсем.