Музпросвет - страница 2
Одна из таких эстетических позиций, которую можно условно назвать музыка-как-саунд, формулировалась уже не в первый раз — ее музыка дрянь» или «поп — это дрянь, а авангард-ри-джаз-этно — это хорошо» она не сводится.
Задача реставрировать эту позицию или использовать книгу как хрестоматию по формированию какой-нибудь собственной позиции взваливается, таким образом, на проницательного читателя.
Одна из таких эстетических позиций, которую можно условно назвать музыка-как-саунд, формулировалась уже не в первый раз — ее история восходит к 60-м и даже 50-м годам; было выстроено несколько исторических потоков музыки-как-саунда. Была развита и критика саунд-эстетики: то, что музыка, не говоря уже о социальных феноменах, к саунду не сводится, было вполне очевидно. Одновременно существовала более или менее четко сформулированная саунд-утопия, ее история, ее выдающиеся примеры, а также примеры злоупотребления ею и сомнения в ее адекватности. Существовали апологетики индастриала, нойза, эмбиента, минимализма и клубной культуры и одновременно — их разгромная критика. Судя по сегодняшним масштабам, героическое время.
Немузыкальная газета Die Zeit в 1997-м устроила акцию: представила Штокхаузену десяток записей краут-рока (немецкого хиппи-рока начала 70-х) с целью выяснить, усмотрит ли мэтр свое влияние в этой музыке, поскольку утверждение, что краут-рок вдохновлялся Штокхаузеном, было штампом. Композитор оказался высокомерным педантом, он первый раз в жизни слушал Сап и Faust и секундомером измерял длину отдельных пассажей. Его приговор был таков: примитив, даже не подозревающий о принципах построения его музыки. Удивительно тут не решение Штокхаузена — оно как раз понятно, — но решение газеты проверить истинность общеизвестного тезиса.
Еще пример: то, что диско является элементом гомосексуальной субкультуры, многим представляется очевидным, но в 80-х немецкие панки, завидев дискотеку, переходили на другую сторону улицы. Посетители дискотек считали панков голубыми и норовили двинуть в челюсть. Дискотеки были местом агрессивного гетеросексуального мачо-культа. Голубые дискотеки и клубы на самом деле были очень большой редкостью.
Музпросвет и получился русскоязычным отражением некоторых критических битв, которые цвели в немецкой музыкальной прессе. Меня все время мучило осознание себя как пограничного феномена в зоне непонимания между Германией и Россией. Живи мы в идеальном мире, то следовало бы не пересказывать наиболее яркие и смешные разоблачения, но честно переводить и издавать книги и статьи. Похоже, что в середине 90-х в немецкую прессу пришли люди, до того писавшие в панк-фэнзинах, — они взялись за дело язвительно и компетентно. Я не сомневался, что рано или поздно все это будет переведено на русский и тогда никакого Музпросвета не понадобится. Но пока я — контрабандист, которого никто не поймал. А раз так хорошо пошло (тем более что радио — это прожорливая черная дыра, которую надо постоянно чем-то кормить), я напихал в Музпросвет много всяких смешных и поучительных историй вроде жизнеописания Ли Скретч Перри (вольный пересказ статьи из журнала Grand Royal). Это был, конечно, оппортунистический жест культуртрегера. Книга наполнилась самыми разными историями, списками имен и названий, расхваливанием одного и обругиванием всего остального. Время от времени я предпринимал отчаянную попытку начать наконец говорить о «самом главном». Но эти попытки утонули в шизоидной энциклопедии непонятно чего.
Понятно, что мировоззренческой важности немецкоязычные книги и статьи переведены не были. Особо дотошным российским меломанам стал доступен британский журнал Wire — и очень хорошо, но это совсем не то. Wire академичен, он слишком многое одобряет и принимает, он указывает длинным пальцем; подрывной критики и обезоруживающей трезвости в нем нет. Сомневаться в достижениях Брайана Ино, Фила Гласса или импровизационной музыки, а тем более иронизировать над ними он не может.
Дело тут, конечно, не в шуточках, не в устраивании Comedy Club в формате рецензии на CD, а в способности критика видеть проблему.