Музыка моей души - страница 4
Я огляделся — сквозь окошки сочился бледный свет, заливая унылую обстановку: низкую кровать, застеленную шкурой какапо — домашних животных, которых разводят на Юстинде, стол со сломанной ножкой, перевязанной бечёвкой, пара колченогих стульев.
— Что это с тобой случилось? Ты же учителем работал? Зарабатывал неплохо.
Тасголл махнул рукой:
— Как я могу учить детей, если сейчас выпускают вот такое?
Он достал со стеллажа пару книг и бросил мне. Пролистав пару штук, я с удивлением спросил:
— Ничего не понимаю. Страницы пустые. Шрифт не пропечатался?
— Не пустые, — Тасголл скривился. — Это называется «Безмолвие Святого Зива». А вот это, — он открыл одну книгу и показал страницы, испещрённые разноцветными кружками и треугольниками: — «Радость Святого Зива».
Разлил из бутыли в два высоких стакана. Один подал мне, а другой опрокинул в рот. Вытер рукой с поразившими меня старческими прожилками, а ведь он — мой ровесник.
— Вот теперь здесь живём с Донайдом. Хотя и отсюда могут выгнать, если денег не найдём. Мы пытаемся бороться… — он бросил на меня взгляд исподлобья, словно оценивал, стоит ли мне доверять. — Но выходит плохо.
Рассказывать о проблемах с клубом я не стал — на фоне бед Тасголла это стало казаться пустым и никчёмным.
— А зачем твой парень утащил мой фларктон? — поинтересовался я. — Он же разбить его мог.
— Нет, я не стал бы разбивать, — Донайд выступил в круг дымного света, бьющего из окошка, заставив улыбнуться — ну просто вылитый я в юности. — Я знаю, что это такое.
— Правда? — с улыбкой я протянул его к себе. — Может, ты ещё и играть умеешь?
На угловатом лице мальчишки проступил тёмный румянец.
— Немного.
Я бросил удивлённый взгляд на Тасголла.
— Он учился этому, пока можно было, — объяснил он.
— Ты учителей нанимал?
— Нет. Я твои записи ему отдал. Ну, те, что ты привозил когда-то мне.
— Ну, давай, сыграй что-нибудь, — предложил я с долей недоверия.
Парень совсем растерялся, но послушно положив футляр на стол, достал инструмент и приложил к плечу. Коснулся струн. Полилась мелодия — нежная и странная как росток, который тянется к свету из мусорной кучи. Но ей не хватало сил, она падала и рассыпалась в какофонию уродливых звуков.
Но я ощутил в мальчишке с восторгом и профессиональной ревностью ту самую неведомую силу, которой обладал сам.
— Неплохо, Донайд. Ты научился играть по моим записям?
Парнишка кивнул и аккуратно положил фларктон обратно в футляр.
— Знаешь, Тасголл, я бы занялся твоим парнем. У него явно способности есть. Донайд, а ты на чем учился играть?
Представить себе не мог, что Тасголл при его нищете нашёл деньги на далеко не дешёвый инструмент.
— А он сам сделал, — ответил вместо сына Тасголл с нескрываемой гордостью. — Я там помог немного. Ну, чего стоишь, краснеешь, сынок. Принеси инструмент.
Пацан немного помедлил, но через пару минут притащил здоровенную коробку, обитую пятнистым зеленовато-коричневым куском шкуры какапо, сунул мне в руки и отпрянул в сторону, словно боялся, что та взорвётся.
Я открыл, придирчиво осмотрел. На первый взгляд эта штука вообще не могла издавать какие-то звуки, так странно она выглядела — кособокая, лишённая даже намёка на изящество. Но когда я приложил её к плечу и тронул смычком, она вдруг ожила глубоким вибрирующим звуком, пробирающим до глубины души.
Над горлышком бутыли вдруг возник переливающийся всеми цветами радуги занавес, медленно раскрылся. И я увидел величественный водопад в окружении серо-зелёных крон деревьев. Он походил на древнего мудрого старика с позеленевшими от времени волосами, с белой длинной бородой.
— Здорово, — я отнял смычок и бросил взгляд на пунцового от смущения парня.
Играть на фларктоне трудно, а сделать его непрофессионалу практически невозможно. Но то, что сотворил этот мальчик, просто в голове не укладывалось.
— Знаешь, Тасголл, у твоего парня потрясающие способности. Никогда такого не видел.
Под стеклянный звон колокольчиков, то робкий и нежный, то переходящий в громкий грозный набат, вокруг меня вели хоровод серебряные струи. Они то свивались в искрящиеся косы, то обрушивались каскадом. Закружились в поднявшемся до небес мощном водовороте, и опали на траву ослепительной алмазной россыпью.