Мы были мальчишками - страница 22

— Сто пятьдесят семь рублей пятьдесят копеек, — ответил я.

— Эка, уже сообразил… Однако много… А-а… шти! Шти!.. И зачем они вам, деньги? Может, еще чего дать взамен?

— Нет, не нужно, — резко ответил я, поняв, что Пызя так и не оставил мысли надуть нас. — Мы хотим получить деньгами…

— А-а… Ну, ин ладно, деньгами так деньгами, рассчитаемся добром-порядочком. — И с этими словами Пызя полез в карман своих толстых, сшитых на износ штанов. Долго он шарил в нем рукой, пока не извлек на свет божий зеленый, засаленный до блеска кисет, стянутый такой же засаленной бечевкой. Замедленными движениями плохо гнущихся пальцев развязал бечевку и вытащил из кисета пачку бумажных денег. Послюнявив об язык указательный палец, начал отсчитывать пятерки, рубли, трояки. Отсчитал, достал мелочь, отложил пятьдесят копеек, и все это — и бумажки и монеты — молча сунул мне под самый нос.

— Держи.

— Спасибо, — буркнул я.

— Спасибо после скажешь — считай.

— Зачем? Здесь все правильно, я видел.

— Считай, деньги счет любят, — назидательно и внушительно изрек Пызя и поднял руку с вытянутым указательным пальцем. — Для того на них и цифры писали, чтобы считать, понял?

— Ясно.

— То-то… А теперь идите… Постой! А завтра придете?

Я посмотрел на Арика. Он кивнул.

— Ладно, придем.

— Ну, шагайте, а я посижу тут, подумаю…

О чем Пызя собирается думать, нас интересовало меньше всего, и мы скатились по лестнице вниз.

Говорят так: кого любишь, тот всегда красив для тебя. Очень верно! Не успел я прикрыть дверь, как увидел маму. Сложив руки на груди, она стояла у стола и смотрела на меня сияющими большущими глазами. Не глаза, а озера, наполненные прозрачной ключевой водой, и в них плавает солнце! А мама улыбается, открыв в улыбке свои белые ровные зубы, и все лицо ее, такое красивое и родное мне, так и излучает радость.

Почему-то шепотом я сказал:

— Мамочка, ты такая хорошая…

Мама засмеялась звонко, запрокинув голову назад. Ну, девчонка и все! Мне даже показалось, не мама это, а кто-то другой, но такой же очень родной, очень близкий человек. И опять шепотом я спросил:

— Мама, что случилось?

Она подошла ко мне и прижала мою вихрастую голову к груди. И я не вырвался почему-то. Мне было так хорошо!..

— Где же ты был так долго? — спросила она и, за плечи отстранив от себя, посмотрела мне в лицо. — Я уже начала беспокоиться.

Вместо ответа я запустил руку в карман штанов и вытащил деньги.

— Вот… Работал… Семьдесят восемь рублей семьдесят пять копеек…

У мамы удивленно приподнялись темные брови.

— Что это? Где ты взял столько денег?

— Так я же говорю: заработал. И Арик тоже.

— Ничего не понимаю, — начала сердиться мама. — Где заработал? Говори яснее…

Мне стало немного обидно. Неужели мама думает, что я добыл эти рубли нечестным путем?

— Мы у Пызи табак рубили.

— Что это еще за Пызя?

— Ну, Пызняков, Михал Семеныч… Он попросил, а мы согласились. Нарубили сто пять стаканов — по рубль пятьдесят за стакан…

Мама облегченно вздохнула:

— Ой, какой ты… А я уж подумала бог знает что… — И крепко обняв меня, тихо добавила: — Спасибо, сынок. Твои денежки пригодятся. Я сегодня тоже аванс получила. В воскресенье на базар пойдем — хорошо?.. Да! Чего же это я молчу-то? Нам же папка письмо прислал! — И лицо ее снова просияло и помолодело — сероглазое и милое.

Мама подошла к столу, вытащила из-под клеенки бумажный треугольник и протянула его мне.

— Читала? — спросил я и ревниво покосился на маму — не нарушила ли она мое право читать письмо первым? Она закрутила головой, а глаза у нее смеялись, губы вздрагивали — вот-вот разойдутся в улыбке. «Читала… чего уж там, — подумал я. — Разве она сдержится? Все девчонки такие бесхарактерные и невыдержанные…»

И вот мы, устроившись друг против друга на табуретах, читаем письмо отца. Письмо длинное, написано мелким стремительным почерком. Чувствуется, волновался папка, писал подробно, стараясь ничего не пропустить.