Мы не сеем колючек - страница 7
— Жри, подлая, травись! — зло шипела Даляль.
Сейида молча ела — лучше заболеть, чем вызвать поток ядовитых слов. Лучше проглотить все, что дают, лишь бы из-за ее отказов мачеха не завязала ссору с отцом. В этих стычках все равно доставалось отцу. Вот почему девочка любила обедать и ужинать одна. Хотя и приходилось довольствоваться объедками, которым место на помойке: тюрей из хлебных крошек, наполовину обглоданными костями, рыбьими головами, огрызками редиски. Надо же чем-то набить желудок.
Поужинав, Сейида должна была прибрать за собой и только после этого могла лечь на свой тюфячок, накрывшись подобием одеяла. Иногда она просыпалась среди ночи от скрипа двери в спальню и от стука шагов, раздававшихся наверху. Случалось, что ее будил отец, который вставал на рассвете, чтобы успеть до работы в мечеть эль-Маварди. А порой она засыпала таким глубоким сном, что будил ее только резкий крик мачехи.
Сейида постоянно слышала, как люди говорят друг другу: «Доброе утро!» Для нее же утро никогда не было добрым. Чуть свет она принималась за уборку. Потом бежала в лавку, а вскоре возвращалась — обменять то, что не понравилось мачехе. И до самого полудня — беготня по разным поручениям мачехи. Девочка уставала до того, что чуть не падала от изнеможения. Но тут подходило время нести обед отцу в типографию Бараи. Однако эту обязанность она выполняла с удовольствием. Частенько возвращалась она с несколькими миллимами, зажатыми в кулаке, — небольшие деньги, но на них можно было купить немало вкусных вещей у разносчиков, чьи тележки то и дело попадались на улицах. Да и отец в типографии был намного ласковее, чем дома, где само присутствие Даляль действовало угнетающе. И как же была счастлива Сейида, когда, вернувшись домой, обнаруживала, что ненавистная мачеха ушла, попросив соседей присмотреть за девочкой. Тогда бежала она к ребятам и с увлечением занималась обычными ребячьими делами: прыгала через веревочку, играла в классы или бегала по железнодорожному мосту, соединявшему кварталы эль-Ма-варди и эль-Мунира.
Вот и все ее детские воспоминания. А потом случилась беда. Умер отец, и Сейида осталась совсем одна.
Глава 2
Наступил праздник — день святого шейха эль-Маварди. Уже целую неделю квартал бурлил, мечеть сияла огнями. Шумные балаганы, карусели, песни, танцы, густые толпы народу! Самые веселые дни в году!
Сейида проснулась с рассветом. Обычный утренний страх всколыхнулся было в ее душе, но тут же исчез. Ведь сегодня праздник! Она могла немного понежиться в постели, не боясь грозных воплей мачехи. Из окна кухни тянуло утренней свежестью. Сегодня даже воздух был какой-то особенный. Но все это очарование разрушил хриплый голос Даляль:
— Габер! Закрой окно, холодно.
Сейида вскочила. Не дожидаясь, пока поднимется отец, она бросилась закрывать окно.
— Уже закрыто, мама!
Даляль не отозвалась — не хватает еще благодарить падчерицу. Но отец, довольный, что ему не придется вставать, пробормотал:
— Пошли тебе Аллах здоровья!
Девочка хотела было незаметно проскользнуть в дверь, но ее остановил ворчливый голос мачехи:
— Ты чего это поднялась ни свет ни заря?
— Уже солнце взошло, мама!
— Солнце каждое утро восходит, а ты знай себе дрыхнешь…
— Госпожа Бараи хотела приготовить бобы и лепешки, чтобы пораньше раздать милостыню.
— А ты здесь при чем?
— Она просила меня прийти помочь.
— Так бы и говорила, что заботишься о своем брюхе.
Со двора донесся гнусавый выкрик:
— Паять, лудить, кастрюли, тазы!
— Ступай на кухню, — приказала Даляль, — вымой посуду и отнеси меднику. Пусть посмотрит.
Девочка с радостью распахнула только что закрытое окно:
— Эй, дядюшка Али!
— Паять, лудить, кастрюли, тазы! — вновь крикнул тот, обводя глазами этажи в поисках окна, из которого его позвали.
— Обождите, дядюшка Али! — попросила Сейида.
Медник остановился и снял с плеча сумку с инструментами. Выглядел он очень живописно: на худых ногах болтались полотняные шаровары, цвет которых угадать было уже невозможно, на плечах висела полосатая майка, знававшая лучшие дни — когда-то у нее были рукава и воротник. Из кое-как подрубленного выреза майки торчала тощая, длинная шея, на которую была словно насажена голова, как у деревянной куклы из ярмарочного балагана. Заросшая седой щетиной физиономия расплылась в приветливой улыбке, когда медник увидел Сейиду.