«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания - страница 4
Когда Раюше исполнилось двенадцать лет, ее тоже научили ездить и тоже купили ей велосипед. В том же возрасте и меня папа пытался приобщить к этому виду спорта. Я обучалась на Раюшином велосипеде. С трудом выучилась и я. Отец поехал со мной на острова[1]. Вернулась я совершенно измученная. На булыжной мостовой меня растрясло, и половину обратного пути не велосипед меня вез, а я его вела, держа за руль.
После этой поездки отец презрительно сказал: «Тебе бы только по паркету кататься или по расчищенным аллеям парка! Не будет тебе отдельного велосипеда. Захочешь, будешь кататься на Раюшином». Так я и не стала велосипедисткой, и не получила своего велосипеда, что, должна сказать, меня не очень огорчало.
Вообще надо сказать, что наш отец за неимением сыновей хотел из нас — младших девочек — создать некий эрзац их. Он пытался развить в нас спортивность, выносливость, храбрость, подвижность.
>Михаил Яковлевич Левис. 1875 г.
Помню, в раннем детстве я ужасно боялась дохлых мух. Заметив это, отец каждый день требовал, чтобы я, вооружившись маленькой лопаточкой и щеткой для сметания сора со стола, убирала дохлых мух, валявшихся на столе, стульях или где-нибудь в других местах. Меня тошнило от этого занятия, но ослушаться папу я не решалась.
По воскресеньям он бодро брал нас за руки (мне было не более пяти или шести лет, а Раюше соответственно семь или восемь) и отправлялся с нами пешком на острова. Идти было далеко, но мы беспрекословно следовали за нашим отцом. Уставали очень, но не говорили ему об этом. Придя на Крестовский или Елагин остров, мы с радостью устремлялись к ближайшей скамейке, чтобы наконец отдохнуть под тенистым деревом. Не тут-то было! Отец вытаскивал из кармана припасенную им заранее веревку, привязывал ее к двум деревьям, правда не очень высоко, и заставлял нас прыгать через этот барьер, все время перевязывая деревья выше и выше. Когда мы достигали в прыгании возможных для нас пределов, он свертывал веревочку, снова клал ее в карман и позволял нам наконец передохнуть. Потом еще бегали наперегонки, снова отдыхали, а потом шли пешком назад домой.
Так же он излечивал меня от «водобоязни»: я боялась ездить на лодке, меня всегда преследовала мысль о глубине озера или реки, куда папа приводил нас. Он нанимал лодку и приказывал нам садиться в нее. Я упиралась. Тогда он говорил мне — не хочешь сидеть в лодке, тогда ложись на дно, ты не будешь видеть воду, не будешь думать о глубине, и все будет хорошо. Так я и делала.
Но я считаю, что все это было напрасно. Позднее я сама полюбила гребной спорт и много времени проводила на воде, ничего не боясь. Просто я была еще слишком мала в то время. И плавала потом неплохо.
Сам отец в молодости был хорошим пловцом, свободно переплывал Неву. Но в общем спасибо ему. Мы действительно выросли не трусами. И были неплохими гимнастками, занимаясь в Мартышкине на даче несколько лет подряд в каком-то немецком гимнастическом ферейне[2]. Так шло наше физическое воспитание.
Довольно большая, но темная комната — гостиная. Первый этаж деревянного дома. Перед трюмо сидят две девочки и глядятся в нижнюю часть его (до полочки, покрытой вязаной салфеткой).
«Это неправда, — говорит та, что поменьше, — у тебя волосы совсем не золотые, вот у меня — золотые».
И старательно, распластав прядку своих волос на растопыренных пальчиках, помещает их на пути солнечного луча, похожего на крыло ветряной мельницы, которую она видела в книжке с картинками. Действительно, волосы на солнце кажутся такими золотыми, как кольца и брошки у папы в магазине под стеклом витрины.
Преисполненная сознанием собственного превосходства и некоторой жалости к побежденной сопернице, пятилетняя хозяйка дома сует конфету в руку уничтоженной гостье, а сама думает: разве могут быть золотые волосы, такие же золотые, как у меня, у этой дочери простого мужика? У нее даже нет теплых калош с застежками, она ведь ходит просто в валенках.
Всякий знает, что такое старшая сестра. Даже в том случае, когда она старше всего на полтора года, она является совсем особенным существом, недосягаемым идеалом. Она все умеет, ей все удается. Я же гляжу на нее с нескрываемым восхищением. И подчиняюсь ей во всем.