Мы живем рядом - страница 9

стр.
Мы поверим, что их разрубили с плеча,
И не только вот эти — иные ворота
Рассекала здесь сила меча.
Нам остались на память лазурь и багрянец
Твоих гор, твоей жизни рассказ —
И твою нищету, твои беды, афганец,
Ни один не забудет из нас.
Помни, друг: у тебя мы не сеяли ужас.
Помни: мир мы приносим в твой дом.
Слово дружбы — оно рассекает не хуже
Все преграды, и с ним мы идем!

Огни Термеза


Барханы там были большие,
Барханы нас просто душили
Текучим холодным песком,
Свистели бичи арбакешей
Над конским мокрым виском,
Визжал арбакеш, словно леший,
Гоня лошадей напролом.
И аспидный сумрак пустыни,
Который все стынет и стынет
И всё холодней и пустей, —
Возьмет да навстречу и вынет
Такой указатель путей,
Нельзя и придумать простей —
Из серых верблюжьих костей.
И вторя стенаньям шакальим,
Бежавшим все дале и дале,
Стонали пески голосами,
Какими, не знали мы сами,
И птицы ночные рыдали
Так жалко, что душу всю вынет,
Что ну ее к черту — пустыню!
Уже в темноте на барханах
Шатало коней, словно пьяных,
На гребнях, почти что у цели,
Ремни на упряжках летели,
И, стоя над краем обрыва,
Обрывками старых арканов
Чинили мы их торопливо,
И шли мы, в песке утопая,
И тьма издевалась тупая
То воем, то свистом, как ханы,
Терзавшие пленников тут, —
Казалось, что эти барханы
Нам снятся и, в сны завлекая,
В какие-то дебри ведут.
И вдруг мы проснулись, как дети,
Промчался пустынею ветер,
И лента огней золотых
Открылась с холма над рекою,
Всей тьме этой наперерез,
Полна золотого покоя,
И мы закричали: — Термез!
В нас все, что мы видели, жило:
Природа, которой нет краше,
Народа хорошего горе,
Прибой Аравийского моря.
Но лента огней золотых
Все эти виденья затмила:
Земля наша — родина наша
...Конец путешествия — всё!

1951


ВОЗВРАЩЕНИЕ


Последнее, что я видел на фоне багрового смолистого заката, был афганский офицер, молившийся на вершине высокого бархана. Он стоял на коленях на маленьком молитвенном коврике, расстеленном на уже холодном песке. Равномерные взмахи его протянутых рук и все движения его сильного, гибкого тела напоминали несложные гимнастические упражнения. В трех шагах позади него стоял солдат. Перекинув через руку шинель своего начальника, он держал в поводу двух лошадей. Лошади переминались с ноги на ногу, точно им не нравилась эта неожиданная остановка.

Офицер все быстрее отдавал поклоны, и казалось со стороны, что он кланяется наступающей ночи и пустыне, окружающей нас, точно хочет задобрить какие-то дикие силы, которые угрожают нам из ее глубины.

Багровое небо, покрытое смолистыми тяжелыми полосами, темнело так быстро, что скоро офицер стал силуэтом, и этот черный силуэт, когда он поднялся с коврика и пошел к лошади, вдруг растаял в набежавшем, как волна, густом сумраке.

Может быть, комендант маленькой крепостицы Аскер-хана был прав, торопя нас сократить время остановки и отдыха у колодцев; он хотел, чтобы мы прошли барханы пустыни еще засветло. Мы не успели это сделать, и теперь наши небольшие, крепко сбитые тяжелые тележки, называемые гади, ехали, подпрыгивая и кренясь с боку на бок, по темной ночной пустыне, пересекая огромные барханные холмы, встававшие перед нами со всех сторон.

Если вглядываться в густой сумрак, что висел перед глазами, то можно было с трудом различить впадины между барханами и темные волнистые линии надутых ветром песчаных полос на скатах.

Сначала наши проводники искали прохода между барханами, но потом они отказались от дальнейших бесполезных поисков, и мы одолевали с ходу один песчаный холм за другим.

Мы уже не тряслись на тележках, а шли рядом с ними, помогая возницам. Они при виде нового бархана разгоняли тележку, неистово крича на лошадей, и лошади, уходя глубоко в песок невидимыми ногами, взметывали наши гади по песчаной стене и наверху останавливались, чтобы отдышаться и ринуться вниз под печальный и гортанный крик афганцев, а спустившись, снова взлететь на следующий бархан.

Откуда-то из пасти пустыни тянуло промозглым холодом. Издалека доносились какие-то приглушенные песками и пространством стоны, взвизгиванья, крики отчаяния или крики о помощи, точно там, в глубине этих ночных песков, грызлись стаи непонятных зверей — смесь волков и шакалов.