На цыпочках - страница 4
Значит, я должен тихо сидеть у себя в комнате и ждать, пока придет Антон Иванович, а он придет последним, потому что прежде придет Александра Константиновна, потом Иван Иванович, а Антон Иванович придет последним — он все делает вид, что у него много дел. Вообще-то, Антон Иванович крупный мужчина, только вот имеет странную манеру носить морскую фуражку. Еще был бы моряком, тогда было б понятно. Моряком или железнодорожником... Однако до прихода Антона Ивановича выбраться отсюда нечего было и думать. Я уже начал ненавидеть свою комнату. Это правда: находись вы в самом приятном месте — и вам хорошо, но если вам нельзя оттуда выйти, вы будете это место ненавидеть. Я прежде всегда любил свою комнату: она казалась мне самым безопасным местом. По сравнению, например, с улицей или саванной... А кроме того, она очень уютная, в ней, конечно, нет дорогостоящей мебели под старину или там картин, — но зато я давно в ней живу и знаю, где что лежит. Да, она всегда в целом казалась мне уютной. А теперь она вдруг в один момент оказалась неуютной и сразу превратилась в западню. Вот как меняют человека обстоятельства.
Я встал с кровати и на цыпочках подошел к окну. Было еще всего лишь часов двенадцать по московскому времени, но солнце уже куда-то делось, и на крыше флигеля уже не чирикали воробьи. Глядеть на холодный пустой двор было скучно, да еще я подумал, что меня могут заметить из флигеля, и отошел от окна. Я посмотрел на часы: до возвращения Антона Ивановича было еще далеко. Я решительно не знал, как скоротать время.
«Может быть, поспать?»
Но я выспался. Неожиданно пришла мысль: а что, если я кое-куда захочу? Я сразу же вспотел от этой мысли.
«Вот ведь незадача, — подумал я. — А главное, стоит о чем-нибудь подумать, как тут же и захочется».
Я сел на стул.
«Ладно, потерплю, — подумал я, — а если будет невмоготу, постараюсь поспать. Во сне время идет быстро».
Но меня прямо-таки начало корчить. Живот так сильно разболелся, что я не мог нормально сидеть. Боль стала острой, стреляла снизу вверх и еще резала поперек живота, как бритва. Я прижал руку к животу и, согнувшись, зажал ее между животом и коленями. Когда я сильно наклонялся, это помогало, но стоило мне выпрямиться, и все начиналось снова. К тому же от выпрямления у меня сразу же начинала кружиться голова, а рот наполнялся слюной.
«Наверное, это от голода, — предположил я, — а может быть, я отравился».
И я стал думать, чем я отравился.
«Чем же я мог отравиться? — подумал я. — Может быть, я вчера отравился рыбой в столовой? Да, рыба была какая-то подозрительная. И название у нее тоже было подозрительное, только не могу точно вспомнить какое. Во всяком случае, зарубежное. С этой зарубежной рыбой лучше не связываться — кто ее знает, где она плавала...
Да дело не в рыбе! — рассердился я. — Дело в Антоне Ивановиче, в том, что он не идет, а из-за него и мне теперь нельзя появиться. Из-за него и из-за этой глупой ванной. Вот так и умру, и никто «спасибо» не скажет. Ну почему я должен мучиться только из-за того, что он не идет?!»
Потом я разозлился уже и на Клавдию Михайловну за то, что она не уходит с кухни.
«Ну что ей делать на кухне целый день? Почему бы ей не пойти в комнату или погулять? Могла бы пойти в комнату, отдохнуть, почитать что-нибудь — ведь сегодня воскресенье, в конце концов. Просто похоже, что она специально подкарауливает меня».
Возмущение росло во мне, но я все никак не мог решиться. Я произнес немало гневных слов, прежде чем сумел заставить себя выйти на кухню, чтобы выложить Клавдии Михайловне все что накопилось.
— Ладно, — наконец сказал я, — довольно! Черт с ним и будь что будет!
Я открыл ключом дверь и вышел из комнаты.
На кухне сильно пахло бельем, которое вываривают, потому что Клавдия Михайловна вываривала белье. Она обернулась на мои шаги.
— Как хорошо, что вы дома! — сказала Клавдия Михайловна. — Я думала, что вас нет дома. Вы спали?
— Да, я спал, Клавдия Михайловна, — сказал я и не знал, что еще сказать, так как мне показалось, что Клавдия Михайловна на меня смотрит.
Она и в самом деле смотрела на меня, но я ждал, что она меня еще о чем-нибудь спросит, а она не спрашивала, только смотрела, так что мне в конце концов стало неловко. Но тут Клавдия Михайловна попросила меня помочь ей снять с плиты бачок с бельем, и я обрадовался этому как выходу.