На цыпочках - страница 6
Потом я пил чай, пытался читать «Хижину дяди Тома», но мне не читалось: я все припоминал, как я лгал Клавдии Михайловне, — не проговорился ли я где-нибудь?
— О-о-о! — вскричал я и схватился за свою голову. — Я же не пошел в ванную, как говорил. Я же поставил чайник — и все. А теперь пью. А в ванную так и не сходил. Она, конечно же, намотает это на ус и будет подозревать.
«Что там! Она и так мне не верит, — думал я, — и так подозревает — это видно по всему. И бачок снять она попросила меня не зря: может быть, ей хотелось посмотреть, не дрожат ли у меня руки. Да, если бы она верила, она б не спросила меня, что, может быть, это я, — не верит. Конечно, у нее никаких доказательств нет, но она не верит. Теперь она всем расскажет и поползут слухи, и все станут на меня косо поглядывать. О, как это неприятно, когда на тебя косо поглядывают! Это ужасно неприятно, лучше бы убили!
Этот Антон Иванович будет проверять, будет следить, да и остальные тоже станут шептаться. Да еще было бы из-за чего, а то ведь так.
Да черт возьми, — в конце концов подумал я, — да что мне за дело: верят они мне или не верят! Какая мне разница? Ну и пусть себе не верят».
Тем не менее оставалось какое-то беспокойство, и оно росло и росло, и от этого беспокойства я все больше курил, и, когда в комнате уже нечем было дышать, я увидел, что у меня кончились сигареты. Я открыл форточку, чтобы проветрить, и пошел в магазин, а когда возвращался, уже на лестнице меня догнал Антон Иванович.
— Домой? — крикнул мне снизу Антон Иванович и догнал меня.
Я только кивнул ему — мне не хотелось ему ничего объяснять. Мы вместе вошли в квартиру, но он пошел направо, к себе, а я к себе, налево. Я опять сел на кровать, но мне уже и курить не хотелось, до того я был угнетен.
— Как плохо! — сказал я вслух. — Как неудобно все получилось!
А перед Клавдией Михайловной особенно неудобно. Вот тебе и воскресенье!
В дверь постучали, и сейчас же просунул голову Антон Иванович. Был он в неизменной своей морской фуражке с желтой кокардой и чисто выбрит.
— Можно войти? — решительно спросил Антон Иванович. — Не помешаю? Я — посидеть.
Я вскочил с кровати:
— Входите, Антон Иванович! Вот — садитесь, пожалуйста, на стул. Не хотите ли сигарету? У меня хорошие.
Мне было неудобно, и от этого я хлопотал.
— Нет, благодарю вас, — чопорно ответил Антон Иванович, — я только посидеть, — он уже сидел на стуле. — Садитесь, — сказал Антон Иванович. — Что вы стоите? Так нехорошо — гость сидит, а хозяин стоит.
Я сел напротив него на кровать. Антон Иванович сидел прямо, спокойно, уверенно, упершись руками в колени и требовательно глядя на меня. Я твердо выдержал его взгляд. Правда, я потом все-таки опустил глаза, а, опустив глаза, увидел на полу расходящиеся меловые черты.
«Ой-ой-ой!» — подумал я.
«Ой-ой-ой! — подумал я. — Как же это?»
«Ой-ой-ой! — в третий раз подумал я. — Как же это я забыл?»
Я подумал, что надо ни в коем случае не дать Антону Ивановичу возможности заметить эти линии.
«Ведь это самая главная улика, — подумал я, — ведь он же тогда все поймет. Он страшно сообразителен, этот Антон Иванович, он ужасно проницателен, и он не зря пришел».
Я лихорадочно думал, как мне отвлечь внимание Антона Ивановича от меловых линий, как мне не дать ему посмотреть на них.
«Надо срочно, немедленно о чем-то заговорить, — думал я, — срочно заговорить! О чем-нибудь таком... веселом или интересном, или, на худой конец, занимательном... Может быть, рассказать ему анекдот? — подумал я, но тут же отверг эту мысль. — Антон Иванович не любит анекдотов, — он не понимает их. Он серьезный человек, Антон Иванович, — ему и надо что-нибудь серьезное, что-то важное или научное: какое-нибудь сообщение из газет или случай; что-нибудь из международной жизни или политики, может быть, из жизни животных... Нет».
Я чувствовал, что совершенно не могу говорить — в горле пересохло.
Я поднял глаза на Антона Ивановича и увидел, что Антон Иванович смотрит себе под ноги. На меловую черту.
«Смотрит, — подумал я, — поздно».
Я опять уставился на линию. Так сидел и смотрел — у меня не хватало духу поднять глаза. Когда я все же набрался духу и поднял их на Антона Ивановича, Антон Иванович снова смотрел на меня. Так мы довольно долго смотрели друг на друга: я все смотрел на Антона Ивановича, а он все на меня смотрел, и все время мне казалось, что он читает в моих глазах.