На далекой заставе - страница 11

Конный пограничник прискакал утром в штаб отряда. Он привез начальнику два рапорта от коменданта Лося.

В первом комендант доносил, что при попытке перейти границу убит нарушитель, «оказавшийся неким Миркиным». Во втором рапорте Лось просил начальника отряда командировать его в военную школу.

1936 г.

Ему исполнился год. Он был шестидесяти пяти сантиметров ростом. Его серая шерсть светлела на нижней стороне хвоста, на животе, лапах и шее. Морда у него была темная, почти черная, а коричневые глаза сверкали желтой искрой.

Словом, он был очень красивый пес, стройный, сильный и на вид казался злым зверем. Но на самом деле был совсем не злой и не страшный. Хуже того, он был трусом. Трусом от рождения. Возможно, его отец или мать были запуганы, забиты, и он унаследовал от них страх. Его купили совсем маленьким, и о его родословной никто ничего не знал.

С тех пор как он полуторамесячным щенком попал в питомник, никто не бил его и не запугивал, и все-таки он всего боялся. Боялся телеги, грохочущей по камням шоссе, боялся человека, случайно поднявшего руку. При стуке дверей он каждый раз вздрагивал. А настоящий выстрел так пугал несчастного пса, что он ложился на землю, зажмуривал глаза, прижимал хвост к животу и замирал. При этом его задние ноги дрожали мелкой-мелкой дрожью. Вся красота исчезала бесследно.

В журнале питомника его записали по имени Джек, но все называли его Трусом. Начальник питомника сердился, когда слышал эту кличку, но пес отзывался на нее, и в конце концов за ним так и осталась кличка Трус.

Все считали Труса никуда не годным, ну, разве только на племя из-за красоты. Казалось, что учить Труса напрасно. Но начальник питомника сам стал учить Труса и тратил на него очень много времени. Если Труса не пугали, он работал просто на «отлично», и нюх у него был замечательный. Но стоило прикрикнуть или замахнуться на Труса, как он останавливался на месте, прижимался к земле и, дрожащий, жалкий, прекращал работу.

Начальник питомника, опытный дрессировщик и тонкий знаток собачьей психологии, упорно обучал Труса и всегда говорил о нем:

— Погодите, этот пес еще себя покажет. Только бы Джек (начальник никогда не называл пса второй, позорной кличкой) попал в руки человека, который никогда не крикнет, не разозлится на беднягу, никогда не ударит его. Тогда Джек так полюбит своего проводника, как не любит ни одна наша собака. Этот пес еще покажет себя…

Начальник пользовался в питомнике большим авторитетом, но этому утверждению, по правде сказать, не особенно верили.

Когда Трусу исполнился год, в питомник прислали одного парня — Григория Маркова. Марков был красно армеец молодой, но он как-то сразу завоевал уважение товарищей. Парень он был немного странный — уж очень тихий, молчаливый и сдержанный. Никто толком не знал, что он за человек, но все чувствовали в нем большую внутреннюю силу. Марков умел мягко, осторожно высказывать свое мнение, и все почему-то сразу с ним соглашались.

Животных Григорий любил просто со страстью. В питомнике было много отличных проводников, но Григорий, казалось, родился дрессировщиком.

Начальник питомника сразу обратил на Григория внимание. Они были чем-то похожи друг на друга, эти два человека, несмотря на огромную разницу между ними. Ведь Григорий годился в сыновья начальнику. Кроме того, Григорий едва умел читать и писать, а начальник был образованным человеком. Но у обоих, если можно так выразиться, главной чертой характера была любовь к собакам, к животным. Оба проявляли в работе с собакой, в обучении и дрессировке такое бесконечное терпение, такую изобретательность, хитроумность, знание психологии собаки, что оставалось только удивляться.

Начальник несколько раз подолгу разговаривал с Григорием Марковым. Оказалось, что Григорий приехал с Алтая. Его отец, большевик и партизан, был убит в самом конце гражданской войны, и мать, которая всю войну ездила за отрядом со своим маленьким сыном, осталась жить в алтайской деревне. Григорий стал пастухом. Он пас большое стадо и целыми месяцами жил один, переходя от пастбища к пастбищу.