На гастроолях - страница 4

— Нет! Нет! — ответил я, стремясь избавить её от всяких хлопот. — Саквояж — это сущий пустяк. Да к тому же он такой потрёпанный. Он, знаете ли, всегда сопровождал меня, когда я выезжал читать лекции, и теперь мне не надо никакого другого, такая уж, знаете, у меня причуда!

Но все возражения оказались бесполезны — слуга уже поджидал у входа. Увидев меня, он впился взглядом в мой саквояж. Просто невероятно, как человек может впиться взглядом в саквояж, сгорая от желания схватить его!

Но разве оставшиеся деньги не были нужны мне самому? И мог ли я рассчитывать на какой-либо доход до прочтения лекции? Вот почему я хотел сам нести свой саквояж.

Но парень уже держал ею в руках. Этот необыкновенно заботливый человек, казалось, совсем не ощущал его тяжести и, судя по всему, даже не помышлял ни о каком вознаграждении, он так вдохновенно нёс этот саквояж, словно готов был отдать свою жизнь за его владельца.

— Стой! — остановившись, резко воскликнул я. — Куда вы, собственно говоря, несете мой саквояж?

Тут парень улыбнулся.

— Вам лучше знать, — ответил он.

— Верно, — сказал я. — Мне лучше знать. Не вашего ума это дело.

Я должен был теперь любой ценой отделаться от него, мы только что прошли мимо трактира, где сдавались «номера для приезжих» и куда я хотел зайти. Но присутствие слуги из конкурирующего отеля смущало меня, — я хотел незаметно прокрасться туда один.

Я вынул полкроны и дал тому парню.

Но он всё так же стоял с протянутой рукой.

— Вчера я тоже нёс ваш саквояж, — сказал он.

— Вот вам за вчерашний день, — ответил я.

— И сейчас я нёс его! — продолжал он. Вот чёрт, он грабил меня!

— А вот вам за сегодняшний труд, — сказал я и бросил ему ещё полкроны. — Теперь, смею надеяться, вы уберётесь отсюда!

Парень ушёл. Но он несколько раз оглядывался и смотрел, что же я стану делать.

Я отыскал на улице скамейку и сел. Стояла лёгкая прохлада, но, когда солнце взошло, потеплело. Я уснул и, наверно, проспал довольно долго; когда я проснулся, на улице было людно и из многих труб уже подымался дым. Тогда я зашёл в трактир и договорился с хозяйкой насчёт жилья. Мне положили платить полкроны за ночь.

Когда прошли назначенные два дня, я снова отправился за город к адвокату Карлсену. Он снова уговаривал меня отказаться от лекции, но я не изменил своего намерения, тем более что за эти дни я потратился ещё на объявление в газете Арентсена о дне, месте и теме выступления.

Я хотел сразу же заплатить за аренду зала, отдав последние гроши, но Карлсен, этот удивительный человек, сказал:

— Плату вы можете внести после лекции. Ложно истолковав его слова, я оскорбился.

— Вы, может, думаете, что у меня нет восьми крон?

— Да что вы, Бог с вами! — отвечал он. — Но, откровенно говоря, ещё неизвестно, понадобится ли вам наш зал, в противном случае не за что и платить.

— Я уже объявил о лекции в газете, — сказал я. Он кивнул.

— Я видел, — ответил он и, немного помолчав, спросил: — А будете вы читать лекцию, если соберётся не более полусотни людей?

Честно говоря, я был несколько задет этим вопросом, но, немного поразмыслив, сказал, что полсотни слушателей — это, конечно, очень мало, однако я исполнил бы всё, что обещал.

— Но перед десятью слушателями вы уже не стали бы выступать?

Я громко рассмеялся.

— Вы уж извините, — сказал я, — всему есть предел. Мы оставили этот разговор, и я не стал платить за аренду. Зашла речь о литературе. На этот раз адвокат уже не показался мне таким безнадёжно отсталым человеком, как в день моего первого визита — было очевидно, что он многим интересуется, но, на мой взгляд, его эрудиция намного уступала моей собственной.

Когда я стал прощаться, он пожелал мне, чтобы завтра вечером на моей лекции был полный сбор.

Я зашагал назад в свой трактир, окрылённый самой светлой надеждой. Всё теперь готово к бою. Ещё утром я за полторы кроны нанял человека, который должен был обойти город и всем, кому можно, раздать мои визитные карточки. О предстоящем событии знали теперь в каждом доме.

Я ощутил прилив торжественного настроения. Всё время я думал о важном деле, которое ожидало меня, и мне было неуютно в маленьком трактире, в обществе его убогих посетителей. Всем надо было знать, кто я такой и зачем я там поселился. Хозяйка — женщина за стойкой — объяснила, что я учёный человек, с утра до вечера всё только пишу и занимаюсь наукой и потому совершенно незачем донимать меня расспросами. За это я был ей премного обязан. Сюда приходили голодные парни в блузах с засученными рукавами, рабочий люд и разный уличный сброд, заглядывавший в трактир, чтобы получить чашку горячего кофе или кусок хлеба с маслом и сыром. Сплошь и рядом они начинали скандалить и ругали хозяйку за слишком чёрствые булки и мелкие яйца. Прослышав, что я буду держать речь в Парковом павильоне, они стали спрашивать, почём там билеты; кое-кто даже сказал, что охотно послушал бы мою речь, но только полкроны — слишком большие деньги, и тут они начали торговаться со мной из-за цены. Я дал себе слово не обижаться на них, — ведь это совсем простые, неотёсанные люди.