На ладони ангела - страница 34

Всевозможные ключи, которыми он пытался открыть двери материнского сердца, ломались у него в руках. Ни один из его криков о помощи не был даже услышан. Начинающий хулиган ли, кандидат ли в герои, его никто не принимал всерьез. Он оставался тем «милым, любимым Гвидуччо», по отношению к которому мама, как она считала, выполняла свой долг, подбрасывая ему в карман пару мелких монеток, чтобы он купил себе карамельки в табачном киоске. Иссушающая жажда быть любимым и признанным по достоинству изводила его на наших глазах, а мы упрямо видели в нем, ради личного спокойствия, безмятежное создание с крепким здоровым телом бойскаута.

Из страха, как бы этот порыв отправиться вслед за Эрмесом не довел бы его до нацизма, я заботливо выводил его из-под влияния лицея и как можно чаще забирал его с собой. Профессор Лонги доверил мне как-то исследование «переходного этапа между романским и готическим стилем» на примере памятников Болоньи. Правда, Гвидо, приходя в церковь, явно предпочитал глазеть на молящихся школьниц и заглядывать под чепцы молоденьких монашек, нежели задирать со мною голову под сводчатые нефы. Мне больше всего нравились четыре романские церкви, врезанные одна в другую и образующие архитектурный комплекс Санто Стефано — низенькие, розовые, строгие, собранные, они прижались к монастырю, окружив его кирпичными колоннами. Убаюкивающая атмосфера их плавных изгибов, дугообразных фризов и округлых сводов наполняла мое сердце душевным покоем.

— Смотри, Гвидо. Вот эта маленькая часовня Голгофы, вся круглая, как монетка. Ты стоишь в центре круга, над головой у тебя полусферический купол, и со всех сторон тебя окружают розовые колонны, связанные круглыми арками. Это самый древний храм Болоньи, он стал образцом всех более поздних построек, и гражданских и религиозных. Пройдись по городу, ты заметишь, с какой тщательностью архитекторы избегали всего, что режет глаз, ломаных линий, срезанных углов, выступов и острых граней. Здесь всегда отдавали предпочтение полукруглой аркаде. И никаких прямых углов, по крайней мере, до фашистов, которые скопировали квадратные перистили греческих храмов.

— Да, правда, — сказал он, радуясь возможности поделиться личными наблюдениями. — Весь стадион выстроен полукруглой аркадой. Да и бассейн, как я теперь понимаю!

Но тут он едва сдержал зевок, и не успел он выйти наружу, как энергично потянулся, чтобы снять напряжение, накопившееся за четверть часа, проведенные в часовне. После чего заявил, что его тошнило от запаха ладана. По дороге домой он увлеченно пинал ногой консервные банки несмотря на увещевания мамы, которая умоляла его поберечь свои ботинки. Я вряд ли смог бы приобщить его в дальнейшем к своим исследованиям в надежде, что он проявит более глубокие способности к истории искусства, так как открытия, к которым я пришел, увлекли меня гораздо дальше стилистических спекуляций.

И в Санто Стефано, и в других романских церквях я обретал внутреннюю уверенность. Эти низкие округлые безыскусные своды окружают и защищают тебя, словно всепрощающие руки матери, прижимающие к груди своего сына. Ощущение полностью противоположное тому, что я испытывал в угрожающем полумраке высоких и строгих готических нефов. Я хотел понять, почему полукруглый свод, настолько соответствующий человеческому естеству и его потребности в безопасности, уступил место новым формам. Не без удивления я узнал о роли социальной борьбы при переходе от одного стиля к другому. Готика проникла в Болонью в XIII веке под влиянием основанных незадолго до этого нищенствующих орденов францисканцев и доминиканцев. Дети крестьян и ремесленников, не имеющие ни гроша монахи, единственном имуществом которых были пара сандалий и рубище из грубой шерсти. Они объявили войну официальному духовенству, прелатам и епископам, являвшимися выходцами из знати. Тем сильным мира сего, которые, защищая свои привилегии, отстаивали также архитектурные традиции, а именно традиции романского стиля.

Как поступить? К кому примкнуть? На чью сторону ты встанешь? Ты же не мог быть сердцем левым и в то же время в мыслях быть обращенным к прошлому. Значит, ты должен был встать под готические знамена. Сколько же людей одурачили революции! Так в жертву дисциплине прогресса приносится священный порядок иллюзорных образов. Мне впервые, задолго до моих разборок с коммунистами, случилось задуматься над иронией Истории, которая отнимает одной рукой то, что она дает другой, и которая никогда не бывает чересчур щедра по отношению к твоему счастью и благоденствию.