На пути к посвящению. Тайная духовная традиция ануннаков - страница 38

Спустя несколько месяцев я без особых проблем поступил в университет и с головой окунулся в занятия. Мама занималась виноградниками в Эксан-Провансе. Другие ее дела также шли весьма успешно и не встречали никакого противодействия со стороны правительства.

Следующие два года прошли у меня под знаком университетской жизни. Я продолжал регулярно переписываться с Мастером и получал от него весточку по крайней мере раз в месяц, однако ничего нового он мне не поручал, объясняя это тем, что в настоящий момент я слишком занят и было бы неправильно отвлекать меня от учебы. Он также просил меня не беспокоиться, поскольку в свое время мы непременно вернемся к нашим занятиям. Я продолжал практиковать методы самообороны, однако в жизни моей не происходило ничего нового, пока Мастер не прислал мне очередное письмо.

Дорогой Жермен, не знаю, сказала ли тебе твоя матушка, но очень скоро вас ждет приятный сюрприз. Через две недели в Париж приезжает Рабби Мордехай, старый друг вашей семьи, с которым меня также связывает искренняя дружба. У него для тебя много интересных новостей. Не знаю, помнишь ли ты его вообще? Когда вы виделись в последний раз, ты был еще совсем ребенком, но мне думается, очень трудно забыть такого человека, как Рабби Мордехай…

Да уж! Забыть Рабби Мордехая было так же трудно, как пережитый тайфун или землетрясение. Эта яркая личность, обладающая неистощимым запасом энергии, производила неизгладимое впечатление на всякого, кому посчастливилось с ней встретиться. Я прекрасно помнил этого здоровяка с длинной белой бородой, громыхающим голосом и сердечным смехом. Он всегда был весел, всегда в хорошем расположении духа. Я не сомневался, что узнаю его с первого взгляда, и с радостью настроился на предстоящую встречу. Я тут же отправился к маме, чтобы расспросить ее о нашем госте.

— Я что, забыла сказать тебе? Ну и ну! Я совсем потеряла голову за этими делами. Встреча с Рабби Мордехаем — всегда большая радость для нас.

Спустя две недели я вернулся домой из университета около семи вечера. Стоило мне распахнуть дверь, как до ушей моих донесся громогласный хохот. Итак, Рабби Мордехай наконец-то приехал в Париж! Изменилась даже атмосфера в нашем доме, будто заряженная новой, необычной энергией. Рабби тут же окликнул меня из другой комнаты, но как он догадался, что это именно я, для меня и по сей день остается загадкой.

— Ну наконец-то! Я уж думал, не дождусь тебя! — в дверях гостиной появился здоровенный мужчина. В следующее мгновение он обнял меня так, что кости затрещали. Затем, слегка отстранившись, он принялся разглядывать меня своими пронзительными серозелеными глазами, такими яркими, что многие, поймав его взгляд, спешили потупиться. Рабби Мордехай совсем не изменился: все та же белая борода, длинная и густая, почти до пояса; то же черное одеяние, прочно слившееся с его обликом. Помню, он рассказывал мне, что люди, видевшие его со спины, думали поначалу, что это священник. Когда же он поворачивался, они видели, что перед ними раввин… но тоже не совсем обычный. Лично мне этот человек представлялся скорее похожим на русского крестьянина, но наделенного высочайшим интеллектом. Словом, Рабби Мордехая не так-то просто было причислить к той или иной категории.

— Прекрасно выглядишь, мой мальчик, — объявил он, и я почувствовал себя очень польщенным его словами.

— Вы тоже замечательно выглядите, Рабби, — сказал я. — Так здорово, что мы снова встретились!

— Не думай, будто я не знаю, чем ты занимался все те годы, что мы не виделись, — заметил Рабби Мордехай. — Наш общий друг Мастер Ли подробно рассказывал мне о твоих успехах. Он очень доволен тобой.

Странная мысль мелькнула у меня в этот момент: таким ли случайным было их знакомство друг с другом, а также со мной и моей матерью? Впрочем, на тот момент я еще не знал, как соединить фрагменты картинки, а потому оставил все как есть.

— А вы по-прежнему носите свое кольцо, Рабби, — со смехом заметил я. В свое время я был просто очарован этим кольцом с крупным зеленым топазом. Внутри кольца было потайное отделение, где хранилось сухое зернышко фасоли. На нем миниатюрными буквами была записана вся Тора.