На пути к посвящению. Тайная духовная традиция ануннаков - страница 40

— А как же деньги? Они потом исчезали?

— Иногда — но так, что меня ни в чем нельзя было заподозрить. К тому же, если это были хорошие люди, они вполне могли сохранить их.

Я помолчал, стараясь собраться с мыслями. Как-то странно это все, думал я. С какой стати Рабби рассказывает мне о своих делах? Должно быть, он появился здесь не случайно и у него есть какой-то план…

— Я хочу отдать тебе свою мезузу, — продолжил он. — Носи ее при себе. Если попадешь в серьезную переделку, взгляни на нее: возможно, она поможет тебе найти выход из ситуации. Все дело в одном секрете… Вот, взгляни, — удерживая мезузу в одной руке, другой он открыл потайной кармашек, а затем вновь закрыл его. — Теперь ты.

Я осмотрел мезузу, но там не было никаких потайных отделений: ровная поверхность без единого шва! Я ошарашенно взглянул на Рабби.

— Этот кармашек откроется лишь трижды в твоей жизни, что дарует тебе исполнение трех желаний. Одно из них, последнее, станет окончательной просьбой, сопряженной с жизнью и смертью. До этого ты сможешь испросить одно желание для себя и еще одно — для кого-то другого. Если ты обратишься за помощью и отделение откроется, это значит, что желание твое будет исполнено. А теперь возьми и спрячь ее.

— Рабби Мордехай, — сказал я, опуская мезузу в карман, — вам Дана такая великая сила!

— Я хочу научить тебя многому из того, что знаю сам, — заявил он безо всяких предисловий. — А теперь спать! Я, как-никак, старик, а на часах уже три ночи.

Я был так взволнован, что долго не мог заснуть. Почему Рабби Мордехай решил заняться моим обучением? У него был какой-то план? И как насчет Мастера? Вопросы, один за другим, крутились в моей голове. Но для начала я решил выяснить, из чего состоит загадочная мезуза.

Я дружил с одним парнем из Института Пастера, у которого, в свою очередь, был приятель, работавший в военной лаборатории. На следующее утро мы с другом отправились в лабораторию, чтобы сотрудник ее мог исследовать мезузу. Для начала он провел предварительные замеры, чтобы соотнести массу с размером, а затем положил мезузу на одну чашку весов, а на другую — маленькую гирьку, которая соответствовала медной вещице.

Но тут случилось неожиданное: чашка с мезузой немедленно опустилась вниз, словно была гораздо тяжелее гири. Тогда военный попытался повторить эксперимент — и вновь с тем же результатом. Он взглянул на нас с явным недоумением:

— Судя по цифрам, объект весит 20 килограммов. Но такого быть не может. Маленькая медная вещь просто не в состоянии столько весить! Ни при каких обстоятельствах. Даже не знаю, что тут можно сделать.

Мой друг из Института Пастера взял мезузу, которая вновь стала легкой, как прежде.

— Действительно, странно, — заметил он. — Думаю, нет смысла продолжать эти опыты. Идем домой.

Мы отнесли мезузу домой. Рабби Мордехай уже знал, где я был, хотя утром я ни словом не обмолвился о своих планах. Со временем я окончательно свыкся с тем, что ему всегда было известно, где я нахожусь. Не могу сказать, что его обрадовал мой поход в лабораторию.

— Не дело это, сынок. Если тебе хотелось узнать что-то про мезузу, вполне мог расспросить меня. Ты же вместо этого пошел к военным. Не стоило так поступать, — было видно, что Рабби всерьез огорчен.

Я почувствовал себя полным болваном и начал усердно извиняться.

— Ладно, — сказал он наконец. — Не переживай. Бери вот лучше пальто и шляпу. Хочу кое-что показать тебе. Заглянем к одному моему хорошему другу. Я часто останавливаюсь у него, когда приезжаю в Париж.

Скоро мы оказались у маленького домика, примостившегося на тихой улице, рядом с проспектом Виктора Гюго. Дверь распахнулась, и мы увидели невысокого человечка, который сердечно приветствовал нас. Так я познакомился с господином Марковичем. Хозяин провел нас в скромно обставленную гостиную и открыл бутылку кальвадоса. С бокалами в руках мы удобно устроились за столом.

— Сынок, даже самый величайший французский ученый не знает столько, сколько этот почтенный джентльмен, — сказал мне Рабби Мордехай.

— Нет-нет, — запротестовал господин Маркович со смущенной улыбкой. — Я самый обычный человек…