На распутье - страница 9

— Вы вызывали меня, товарищ Фюлёп? — спрашиваю я.

Он с удивлением смотрит на меня. Стоит передо мной, худой, высокий.

— А я думал, ты сам зашел. Мне просто хотелось поздравить тебя с благополучным исходом, с оправданием и условиться о том, чтобы ты зашел в начале будущей недели. Ведь сегодня у тебя совещание, к тому же суббота? — Последние слова он произносит вопросительно, подняв брови.

Я молча усаживаюсь в кресло. Садится и он. Берет сигарету, неторопливо закуривает, затем разламывает ее пополам и дымящуюся половинку вставляет в янтарный мундштук. Проделывает он эту операцию тщательно, голову склоняет набок, чтобы дым не попал в глаза, щурится, и вид у него такой сосредоточенный, будто он занят сейчас самым важным делом на свете.

С Андрашем Фюлёпом я знаком, пожалуй, лет десять. Мы встречались на философских диспутах, там и познакомились. Но знакомство наше долго оставалось шапочным, я даже не знал, где он работал, и до сих пор не знаю, какой он пост занимал в то время. Одно могу сказать: спорили мы с ним отчаянно. Он лет на пять старше меня, высокий, худой, темноволосый мужчина, когда-то работал слесарем, окончил вечерний факультет политехнического института. Снова мы с ним встретились здесь, в этом кабинете, в шестьдесят первом году.

— Я ушел с совещания, — помедлив немного, признаюсь я. — Убежал как угорелый. Не дает покоя этот случай с Гергеем…

Он перестает возиться с сигаретой, мундштук застывает у него в руке, окурок слабо дымит… Я принимаю его за мостовой кран, вижу взбирающегося вверх человека… Встряхиваю головой.

— Тебя ведь оправдали. В чем же дело? — спрашивает он с некоторым недоумением.

— Видишь ли, товарищ Фюлёп, — говорю я, не в силах сдерживать рвущийся наружу поток слов, — меня преследует все это, особенно после суда. Я заявил там, что виновным себя не признаю, и тогда действительно так и думал. Но теперь твердо убежден, что сказал неправду. И меня терзает какое-то роковое противоречие, которое я никак не могу разрешить, нечто вроде…

Попыхивая сигаретой, он, непроизвольно воскресив в памяти свою давнишнюю интонацию, иронически вставляет:

— Не все явления в мире можно объяснить причинностью, которую мы абстрагируем из законов природы. Для их объяснения необходимо учитывать еще и фактор свободы. — Резко изменив тон, он продолжает: — Правильно я сказал? Кажется, это тезис третьей антиномии Канта? А ты смог бы привести контртезис? Нет? Тогда позволь мне. Свободы нет, в мире все происходит исключительно по законам природы. — Он наклоняется ко мне, кладет ладонь на мое плечо. — Ну, говори, что с тобой? Почему ты в таком отчаянии? Уже подготовил себя к тюремному заключению и теперь разочарован?

— Не смейся, товарищ Фюлёп. Говорю тебе, со мной происходит что-то серьезное.

Чувствую, до него не доходит, он настроен совсем на другую волну. Я уже раскаиваюсь, что пришел сюда, разоткровенничался. Тем не менее продолжаю:

— У меня такое чувство… будто я… мы… толком еще не знаю кто… убили Пали Гергея…

— Ты с ума сошел! — испуганно восклицает он.

— Нет, я в своем уме, погоди, дай досказать.

Он с силой швыряет мундштук на стол и запальчиво перебивает:

— Не дам! Ты все сказал, во всяком случае, больше чем достаточно. Картина ясная. Ты хочешь меня убедить, что Гергей совершил необдуманный шаг, за который, в силу сложившихся обстоятельств, поплатился жизнью. Что все это не имело никакого смысла, и в конечном счете виноваты те, кто создал эти обстоятельства, способствовал возникновению такого положения, кто ставил перед людьми такие прямые задачи. Ты это хочешь сказать?

— Нет, ты не угадал.

— Все равно. Множественное число в любом случае возмущает меня. Имей в виду, если в смерти Гергея действительно кто-то виноват, так это прежде всего он сам. И если ответственность ложится на кого-то еще, то установить это обязаны полиция, прокуратура, суд. Тебя же суд оправдал, и я не понимаю, чего ты дурака валяешь. Я терпеть не могу сентиментальных нытиков, тех, кто разводит всякие антимонии, болтает попусту. Мы слишком много занимались подобными вещами в прошлом, считали, что впереди целая вечность и еще успеем решить жизненно важные, принципиальные проблемы, окунуться в них с головой. Слушай, товарищ Мате, — он стал говорить тише, — разве у вас на заводе мало других недостатков, давай лучше поговорим о них и посоветуемся, как устранить их. Если тебе нужна моя помощь, можешь рассчитывать на меня. У тебя есть на этот счет какие-нибудь предложения, соображения, мысли?