На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - страница 40
— Пусть скажет. Я отвечу, что мы не празднуем, а отгоняем тоску.
— А если повелитель не поверит? Ах, Заганос, из нас двоих только я сохранил разум… Получается, что я всё-таки джинн.
Шехабеддин, формально отказываясь исполнять просьбу друга, сейчас делал именно то, о чём тот просил: лёгкой беседой помогал избавиться от тяжёлых мыслей.
— Как ты можешь быть джинном, если ты правоверный? — возражал Заганос. — Разве джинны поклоняются Аллаху?
— Это демоны не поклоняются, — ответил Шехабеддин и с улыбкой добавил: — Ах, Заганос, я думал, что за минувшие двадцать лет успел пересказать тебе все малоизвестные места из Корана и ты можешь чувствовать себя спокойно в собрании начитанных людей. Но оказывается, я не рассказал тебе о правоверных джиннах.
— О них сказано в Коране?
— Да, — сказал евнух и даже начал изображать дальнейшее в лицах. — Там говорится, что однажды несколько джиннов подслушали чтение Корана. — Шехабеддин придал лицу коварное выражение, крадучись подошёл к полотняной стене и сделал вид, что вслушивается. — Они были так восхищены, что тут же обратились в истинную веру. — Теперь он сделал восхищённое лицо и всплеснул руками. — Они сказали друг другу, что больше не верят в ложь Иблиса[18], который наговаривал на Аллаха. Уверовавшие джинны назвали Иблиса глупцом. — В этой части представления евнух изобразил благоговение перед Аллахам и презрение к Иблису, в которого следовало бы плевать. — К обращению всех джиннов чтение Корана не привело, но правоверные среди них есть.
Заганос, полулёжа на коврах и наблюдая, улыбался и даже похохатывал от удовольствия:
— Вот теперь я точно запомню твой рассказ о джиннах и не опозорюсь перед шейхом Акшамсаддином и прочими знатоками Корана. — Он хлопнул в ладоши, призывая слугу. — Принеси нам еду и питьё.
— Вина не нужно, — строго добавил Шехабеддин.
Много лет назад, только познакомившись с Заганосом и впервые пригласив его провести вечер за дружеской беседой, Шехабеддин несказанно радовался от мысли, что проведёт этот вечер не в одиночестве. Евнух велел слугам приготовить праздничную трапезу и подать хорошее вино.
Помнится, Заганос удивился:
— Разве Аллах не запрещает правоверным пить?
— Аллах запрещает пьянство, — уверенным тоном ответил Шехабеддин, непринуждённо держа в руках кувшин. — Так говорят при дворе султана. Там все пьют, причём каждый день, но умеренно. Пить столько, чтобы стать невоздержанным на язык или не держаться на ногах, считается позорным. Ты сам сможешь в этом убедиться при случае. А пока устроим свой пир. Выпьешь со мной? Если нет, то я один пить не стану.
— Что ж, — с некоторой опаской проговорил Заганос. — Я выпью. Но прошу тебя никому не говорить, что я пил.
— Чтобы твои приятели-единоверцы не узнали и не начали стыдить тебя? — спросил Шехабеддин, разливая вино в пиалы. — Понимаю. И не скажу.
Заганос молча наблюдал за его лёгкими и изящными движениями, по которым было видно, что евнух занимается привычным для себя делом.
— На своей первой должности во дворце я был слугой в покоях султана и наливал вино, — пояснил Шехабед дин. — Султану нравилось смотреть, как я обращаюсь с кувшином.
— А как тебя назначили санджакбеем? — спросил Заганос.
Евнух нахмурился. Он на мгновение подумал, что не следует рассказывать это малознакомому человеку, который только сегодня назвался другом, но…
— Я играл с великим визиром в шахматы и выиграл, — сказал Шехабеддин. — За это меня и назначили. Но прошу тебя никому не говорить об этом.
— Чтобы твои подчинённые не посчитали тебя недостойным должности? — спросил друг. — Понимаю. И не скажу.
— Тогда выпьем за нашу встречу, — улыбнулся евнух, протягивая Заганосу наполненную пиалу.
Дальнейшая беседа текла легко и непринуждённо. Евнух рассказывал о своей службе во дворце султана, друг слушал с интересом, а затем спросил:
— Значит, ты провёл половину жизни в комнатах и не умеешь держать в руках оружие?
— Не умею, — простодушно ответил Шехабеддин и засмеялся, уже совсем излечившись от недоверия к этому албанцу. — А теперь не знаю, как быть. Ведь санджакбей должен уметь это.