На Севере диком. Церковно-историческая повесть - страница 4
– Что вас привело сюда? – спрашивали у них монахи. И пришедшие отвечали:
– Мы хотим остаться с вами, братия.
– В обители преподобных отцов Зосимы и Савватия? – удивлялись монахи. – Да что вам тут оставаться! Вы же привыкли к тундре, к оленьим стадам, к простору и вольной воле.
– Все оставляем, все выбрасываем из сердец наших, – отвечали лопари. – Хотим, подобно вам, посвятить себя исключительно молитве и посту.
– Как, вы хотите принять иноческий образ?!
– Да.
И принимали, и становились иноками лопари.
До великого князя Иоанна III они из года в год в определенное время поджидали сборщиков дани, и вряд ли у какого-нибудь пристава хватало когда-нибудь духу сказать, что лопарь увернулся от дани или что он его, пристава, провел. Этого не случалось. Лопь – дика, но честна. В летописи края недаром говорится: «На самом дальнем берегу океана живут лапландцы, народ чрезвычайно дикий, подозрительный и до того трусливый, что один след чужестранца или даже один вид корабля обращает их в бегство. Москвитяне не знают свойств этого народа. Торговля мехами производится без разговоров, потому что лапландцы избегают чужих взоров. Сличив покупаемые ими товары с мехами, они оставляют меха на месте, а купленное уносят, и такая заочная торговля производится с чрезвычайною честностью».
Начиная с Иоанна III, лопари сами в лице своих старшин привозят дань, только уже не Господину Великому Новгороду, а покорившей его Москве. Они имеют теперь дело не с какими-то приставами, а с «великим князем и царем», как любил называть себя Иоанн III. Лопь в Москве… Перешагнуть в Иоаннов град из пустынной, голой, угрюмой тундры было равносильно тому, что попасть в рай.
Известно, что с воцарением Иоанна III собственно и началось русское государство, вспыхнула заря новой жизни русского народа. Иоанн достиг полного блеска верховной власти. Его первого Русь сочла, а иностранцы назвали «великим». Пышность и великолепие сопровождали этого кузнеца на троне, мощно ковавшего Россию, которая все росла и росла, захватывая под свою власть на севере, востоке, юге и западе все новые и новые земли. При нем Москва принарядилась, приукрасилась и пышно расцвела под руками своих и иноземных мастеров, призванных по воле великого государя.
Из Твери, Вятки, Рязани, Новгорода, Перми и из старинных русских волостей, захваченных было Литвой, шел селиться в Москву служилый и всякий люд, неся с собою свои дарования, свои вкусы, свои богатства и сокровища. Доиоанновская Москва обветшала. Пустырям и пустопорожним местам, поросшим крапивой, отавой или бурьяном, приходил конец.
Из Пскова пришли на княжий зов каменщики; из Венеции, Милана, Любека приехали итальянские и немецкие палатные и стенные мастера, прибыл знаменитый зодчий Аристотель Фиоравенти – и закипела в Москве работа. Одна за другой строятся церкви. Где были пустыри, там теперь тянутся улицы; на месте лачуг, гляди, красуются терема; где стояли палаты, там уж высятся дворцы. Фрязины (под коими подразумевались вообще все иностранные мастера) с какой-то лихорадочной поспешностью украшают московские здания: фряжская живопись видится на стенах храмов, дворцов и палат. Далматский золотых дел мастер изготовляет для царя Иоанна сосуды. Все, что непышно, некрепко, не выходит из ряда вон – все из московского обихода изгоняется.
– Хором-то, вишь, уж не строят на Москве, – говорят заезжие люди.
– Что ж, москвитяне без хором, что ли, обходятся?
– Заместо хором палаты воздвигают…
– А какая разница? Хоромы, палаты – все равно, чай…
– То-то, что не все равно. Палаты – фряжское мастерство, непременно из камня, а хоромы, известно, деревянные, с вышками да сенцами, да гриднями. На Москве ноне все вновь идет. Тесно ей стало в самой себе, ну так…
– Так что?
– Так церкви старые, извечные из города вон выносят…
– Впрямь?
– Да-а. А монастыри старинные с мест переставлены…
– Ахти! Да неужели?
– Истинно. А кости мертвых вынесены за Дорогомилово…
– Ай, и кости потревожены! О, Господи!
Посажены новые сады – Москва зазеленела. Город принял величественный вид. Лопари, как ни дики они были, все-таки не могли не дивиться московской красе. Не им, невежественным поморянам, было разбираться, как какой храм построен на Москве и что значит церковь крестчатая, или коробовая, или стрельчатая. Они и слыхом не слыхали о каких-то индийском, ломбардском и мавританском стилях! Попадая в Москву, лопь в восхищении замирала перед великолепием дворцов и хоромов и, не скрывая восторга, простодушно вопрошала москвитян: