На суровом склоне - страница 2
В окружении орущих мальчишек, под звон бубенчиков и скрипение трещоток, выполз из-за угла длинный дракон. Не менее тридцати пар ног виднелись из-под желто-зеленой матерчатой чешуи. Шутники движениями рук и ног заставляли чудовище извиваться на потеху прохожим.
Пошел снег, затянув площадь кисейным трепещущим пологом, сквозь который скупо мерцали фонари. Продавцы разложенных на земле товаров заспешили, убирая их на тележки. Площадь быстро опустела. С шумом захлопывались ставни ларьков. Зачадили вынесенные наружу затухающие жаровни. Торговцы, шумно переговариваясь, увозили товары на ручных тележках с прикрепленными к ним фонариками.
На сырой, насыщенной теплым дыханием толпы, площади с удаляющимися точками желтых огоньков сразу стало дико, мрачно, словно ночью на пустыре.
Поручик свернул в знакомый, как ему показалось, переулок и зашагал по утоптанному песку немощеной улицы. Окна домов были плотно завешены. Иногда слабо слышались звуки какого-то инструмента, похожего на рояль. Музыка была непонятна, как речь на чужом языке. И вроде бы играли на одних бемолях.
Снег все шел, частый, мелкий, словно сеялась мука из невиданных закромов, раскрывавшихся там, вверху. На тускло освещенных стеклах окон быстро выступала изморозь. Узор ее тоже был чужд. Казалось: стекло разрисовано иероглифами.
Ильицкий заметил, что заблудился, но не повернул назад: ему нравилось бродить так в незнакомом месте. Впереди старая китаянка тащила тяжелый узел, она попыталась взвалить его на спину, но узел выскользнул из ее рук.
Ильицкий уже поравнялся со старухой, когда заметил впереди высокого солдата. Он появился внезапно, вероятно, вышел из ворот, отдал честь. Поручик не успел ответить. Во мгле было плохо видно лицо солдата, но все же почудилось что-то знакомое. Застигнутый врасплох смутным воспоминанием, поручик обернулся. Он увидел, как солдат легко поднял узел старухи и положил ей на плечо. Старуха благодарно закивала. Но солдат уже шел своей дорогой. Снег залепил его широкую спину.
Ильицкий ускорил шаг. Мимолетное настроение легкости, беззаботности исчезло бесследно. Что же случилось? По своему обыкновению, он стал анализировать. Ну, прежде всего, было нехорошо, что русский солдат в чужом городе и, можно сказать, на глазах офицера «вступил в общение с местным населением», как это называлось в документах. Правда, война была окончена, и воевали не с китайцами, но все равно тут крылось нечто, вызывающее протест.
Главное же состояло в том, что теперь Ильицкий уже точно знал, кого напомнил ему прохожий. Это никак не мог быть ТОТ САМЫЙ солдат, но он был похож на ТОГО.
Ильицкому представилось, что он идет с Верочкой Рудневой по бульвару — это широкий тенистый бульвар в Смоленске — и рассказывает ей случай с солдатом Глебом Сорокиным — Ильицкий запомнил его имя и неприятный эпизод, связанный с ним. В рассказе получалось, что он, Сергей Ильицкий, вступился за Глеба Сорокина, что он, Сергей, отвел руку командира, издевавшегося над солдатом, что он, Сергей, очень твердо и смело держался при расследовании.
В общем, поручик Сергей Львович Ильицкий выглядел в этой истории почти героем. Он даже любовался собой, прибавляя все новые детали. И все то, что в действительности сделал его товарищ по Несвижскому полку Антон Антонович Костюшко, — все это в рассказе Ильицкого сделал он сам, Сергей Ильицкий, — «Сереженька» звала его Верочка. Деревья смоленского бульвара шумели над ними. Верочка смотрела счастливыми голубыми глазами, и любовь и нежность наполняли душу Сергея. Они спускались к Днепру, и Сергей рассказывал о том, что ему пришлось пережить на войне…
Холод проник под шинель и за башлык. Поручик, вздрогнув, остановился. Все прошло, все исчезло за густой пеленой падающего снега. Он стоял около штаба, сам не понимая, как здесь очутился. Тот же дежурный офицер, выбритый и посвежевший, в одном кителе, сбегал по ступенькам.
— Господин поручик! Куда же вы запропастились? Вам надо немедленно явиться к командующему! — закричал он оживленно. Былой его апатии не осталось и следа.
Ильицкий поглядел на него с недоумением: