На суше и на море 1975 - страница 6

С того дня шофер Илья Кожура стал на Саянской ГЭС самым популярным человеком.

Шоферы на гидростройках всегда в особом почете. Кто, как не они, отсыпает долгими месяцами высокие земляные перемычки котлована, непрерывно, круглые сутки подвозит к кранам теплый, вязкий бетон? Кто, как не они, кидает свои машины в настоящий бой, когда нужно за несколько часов единым штурмом перекрыть, остановить реку? Шоферская слава и популярность на гидростройках заслужены долгим и нелегким трудом.

Но по традиции каждую гидростройку официально открывает один шофер, самый лучший. Саянскую ГЭС «открыл» Илья Кожура. Даже внешне соответствовал он своему званию героя, кумира стройки. Природа наделила его почти двухметровым ростом и богатырским сложением. Коренной сибиряк, Кожура вобрал в себя черты истинно сибирской натуры: почти величественную неторопливость, этакое показное тугодумие, плавный, певучий говор с традиционными «однако» и «ну».

Разговаривать с Кожурой — великое испытание. Однажды я битый час засыпал его вопросами и в ответ слышал только «ну», «нет», «нормально», «хорошо». Застенчивости в нем оказалось тоже сверх меры.

— Живу, однако, хорошо, — говорил он, — жалоб не имею.

А жил тогда плохо, снимал угол, квартиру в новом доме получил позже, через год.

— Машина у меня тоже, однако, хорошая.

Я потом справлялся в гараже: оказалось, «четвертак» его ломался чаще других. Кожура сам выбрал себе машину похуже, чтобы другие, кто послабее, не мучались с бесконечными ремонтами. У такой махины, как «четвертак», одно колесо снять — надо, как мне сказали, полдня потом отдыхать.

Поскольку давать интервью Кожура был не мастак, я решил, что действовать надо как-то иначе. Мы разговаривали с ним однажды в обеденный перерыв у столовой. Выяснилось, что он сейчас возит камень из карьера. Я уговорил его взять меня с собой.

В кабину самосвала пришлось залезать по вертикальной лесенке, как на паровоз. Кабина огромная, но залез в нее Кожура — и стало тесновато.

Поехали.

Карьер оказался на крутом склоне горы. Как туда умудрился добраться экскаватор, неизвестно. Наверное, цеплялся ковшом за скалы и подтягивал сам себя. Площадочка около его гусениц — я разглядел еще снизу — с детскую песочницу. И сразу — глубокий обрыв.

— Это нам туда, к экскаватору лезть?

— А как же. Залезем!

Машину трясло как в лихорадке. Руль в руках Кожуры бился почти в истерике — вправо, влево. Наконец мы уткнулись мотором в гусеницы экскаватора.

— Теперь разворачиваться будем, — сказал Кожура.

Он взялся за дело, и настроение у него сразу поднялось, разговаривать веселее стал.

Начали разворачиваться. Метр вперед — метр назад. Наконец повисли прямо над пропастью. Внизу ели, как пики, ощетинились своими острыми верхушками.

Кожура выключил мотор.

— Ну вот и все.

— Застряли?

— Зачем застряли? Загружаться будем.

Он высунулся из кабины, махнул рукой экскаваторщику и захлопнул дверцу.

— Не пугайтесь: сейчас грохнет сильно. Первый ковш пойдет.

Действительно, как молотом по крыше ударило. Машину подбросило и грузно закачало на рессорах.

Потом снова ударило сверху молотом. И еще раз. Я прямо собственной спиной почувствовал: невероятная тяжесть легла к нам в кузов. Тяжесть гранита.

Кожура все не включал мотор, чего-то ждал. Наконец высунулся из кабины, крикнул экскаваторщику:

— Эй, еще ковш давай! Забыл? — И уже мне пояснил: — Я по четыре ковша вожу. Другие ребята — по три. Вот он по привычке и мне три кидает. Новенький экскаваторщик, второй день работает.

Насыпали нам еще ковш. Кожура завел мотор. И начали мы пятиться назад, от обрыва. Опять руль до отказа влево, потом до отказа вправо. Метр вперед — метр назад. Эквилибристика какая-то, цирковой номер. Только из тех, что не под музыку, а под барабанную дробь исполняются, особой сложности.

Кожура взмок весь. Скинул ватник, бросил под сиденье. Наконец из-под мотора дорога нырнула вниз. Мы оба вздохнули с облегчением.

— Ну и работа у вас!

Смеется, хитровато поблескивая глазами:

— А что? Однако, нормальная работа. Знаете, чем только плоха? Штанов не напасешься. Поелозишь вот так по сиденью дня три-четыре — и готово, дыры. Неси жене на починку. Этим, конечно, плохо. А так чего же, нормальная работа.