На суше и на море, 1981. Фантастика - страница 5
— Почему же не стану? — пожал плечами Ашир. — Конечно, не слова Аристотеля о том, что жираф — это плод «незаконной любви» пантеры и верблюда… Видишь ли, ортодоксальной науке свойственны крайности. Мы всегда торопимся предавать анафеме, а потом канонизировать. Вспомни хотя бы Винера, Менделя, Джинса.
— Одно лишь досадно: многие истины переходят в разряд азбучных крайне небезболезненно, — оживился Давид.
Верблюд категорически отказывался идти дальше. Ашир тянул его за недоуздок, а Давид играл роль толкача, но ничего не помогало. Верблюд задирал морду, тихо рычал, скалился, скрипел зубами, перемалывал обильную желто-зеленую пену, и пятился. В его больших печальных глазах, опушенных изумительной красоты ресницами, тлели недоумение и ужас.
— Трогай, саврасушка, — льстивым голосом уговаривал Давид. — Трогай, милый… кормилец горбатый. У-у, паразит несознательный!
— Погоди, — сказал наконец Ашир. — Мне кажется, он здорово напуган чем-то. Но чего ему бояться?
— Спроси, — посоветовал Давид, утирая пот со лба.
Ашир осторожно пошел вперед, посматривая по сторонам и под ноги. Вдруг острая волна омерзительно неприятного ощущения возникла в желудке, толчками поднялась к горлу, мутя рассудок. Он поспешно отступил, с трудом приходя в себя.
— Слушай, Дэв! Какой-то недотепа поставил здесь без отметки импульсный многопрограммный эмиттер!
Все стало ясно и просто; вчерашнее состояние получало реальное объяснение. Эмиттер — вот где собака зарыта!
— Да, да, мы нарвались на низкочастотные излучатели. Потому и верблюд кругаля давал, вместо того чтобы прямо идти. Но почему здесь поставили эмиттеры, и без обязательных маяков? Похоже, они оконтуривают нечто скрытое от наших глаз, а? Ты понимаешь что-нибудь, Дэв?
— Кажется, да, — не сразу ответил Давид. — Теперь понятно, почему Мергенов окольный путь для экспедиции избрал. А я, как распоследний тупица, напрямик попер. Перехитрил, называется! Вот же виднеется урочище Геокдженгель. Там и стоит зиккурат, то бишь Капище плачущего младенца. Посторонним тут делать нечего. Потому и эмиттеры установили.
— Угу… — пробормотал Ашир. — Благодарю за объяснение. Что будем делать? Назад возвращаться? Неспроста ты Ваньку поминал.
— Какого еще Ваньку?
— Ну, парня. Который понапрасну ноги бьет.
— А-а… это да. Было.
— Коли было, так ищи выход.
— Может, попытаться нейтрализовать излучение? — нерешительно спросил Давид.
— Что же, идея, — сказал Ашир. — Но где взять экранирующую металлическую сетку?
— Кабы знать, — посетовал Давид, — прихватил бы. А если выключить эмиттер?
— Чем? Пальцем или магическим заклинанием?
— Заклинанием. Должен же существовать код для дистанционного управления.
— Должен. Но где генератор для подачи сигнала? Заклятием «Сезам, отворись!» тут не обойдешься.
— Придется ждать прихода экспедиции, — покорно сказал Давид. И вдруг радостно воскликнул:- Есть выход! Эврика! Эмиттер-то импульсный — излучает дискретно!
— Давай дальше, — поощрил его Ашир.
— Период излучения известен?
— Молодец, — сказал Ашир. — Варит котелок. Предлагаешь в паузу проскочить?
— Точно!
— А если она короткая? Мы же тип эмиттера не знаем.
— На верблюде проскочим! Он, дьявол, быстро бегает, только разогнать его надо.
— Прямо на вьюки сядем? — усомнился Ашир. — Тяжеленько.
— Зачем же? У меня есть километра два капронового шнура. Расчленим вьюк и потом частями спокойненько перетащим. Лепесток излучения, полагаю, не слишком велик?
— Голова у тебя, однако… — протянул Ашир. — Остается определить начало и конец периодов.
— Это просто: бери секундомер и засекай.
— Секундомер без подопытного кролика не поможет.
— Я буду кроликом, — бодро заверил его Давид. — Во всяком случае, это справедливо: не ты, а я заварил кашу.
В урочище было влажно и тепло, как в оранжерее. И растительность — богатейшая! Все видовое разнообразие цветущих Каракумов и субтропиков Туркмении. Местность эта по праву носила название Геокдженгель — Зеленые заросли. Здесь обитал даже селин, хотя каждому ботанику известно, что сей парадоксальный злак в процессе эволюции обособился до предела — требовал, чтобы его обязательно время от времени заносили подвижные пески. То, что для других ксерофитов стало необходимым, было гибельно для него.