На троне в Блабоне - страница 12
твоя сила в хронике, вот и распорядись чистыми страницами книги.
— Помилуйте, я ведь всегда пишу о том, что уже сталось, утвердилось в памяти людской, правды добиваюсь, как же мне в далекое будущее вылезать, а вдруг вы, чертовы блаблаки, не послушаетесь меня и опять что-нибудь на свою голову натворите? Не хочу я ни в лжепророки, ни в самонадеянные глупцы угодить.
Друзья пыхтели от усердия, вникая в мои доводы, а про себя, верно, думали: отвертеться хочет, виляет, а может, и труса празднует, дезертировать не прочь, а то и прямо предает товарищей. Шила, мол, в мешке не утаишь — для взрослых ему сподручнее писать, и потому не спешит в путь собираться, как прежде, а в Блаблации так худо, хоть караул кричи…
— Во всех твоих оправданиях концы с концами не сходятся. — Бухло почесал за ухом так остервенело, что шляпа с пышными страусовыми перьями съехала набок. — Значит, не справишься, не совладаешь с беспорядком? — пригвоздил он меня указующим перстом. — Какой же тогда ты писатель? Возьми и переделай судьбу своих героев, а они уж сами события как надо направят. Река и та, коль новое русло выроешь, охотно свои воды по новому пути направит, людей и подавно вовремя остеречь можно, а то и пригрозить им, приказать или убедить.
— Напиши для нас другой конец, не допусти торжества Директора, по-иному ведь все завернуть возможно, — ластился Мышебрат. — Только сам в себя поверь — все по плечу окажется, все сможешь. Королева в отчаянии. Виолинка из-за отца убивается, а он безумствует… А нас, самых верных, наперечет. Пойдем с нами!
— Давай-давай, пошевеливайся! Не пойдешь — после горько пожалеешь…
— Дорогие мои, речь ведь о людях — не о воде в реке. Да и река, какое русло ни выкопай, в гору не потечет, всегда только с горы заспешит. — Горячее доверие друзей приятно щекотало самолюбие, меня так и подмывало дерзнуть, и я шепнул: — Могу только…
— Ну и славно, все-таки можешь! — с жаром подхватил Бухло и от радости заключил меня в железные объятия, весьма ощутимо натерев щеку своими усищами. — Одевайся! Книгу поглубже в сумку, и, сто мешков картечи, хватит болтовни! В путь! Очнись, летописец! Каждая минута дорога.
— Измени наши судьбы, дай простор нашей свободной воле, чтоб будущее кое в чем и от нас зависело, как и полагается. Ведь это в твоих силах, — заверял меня Мышебрат, выпуская и снова втягивая коготки в предвкушении схватки. — Ты посоветуешь, на кого опереться, где найти союзников. Только будь осторожен — нет уже старой Блаблации, нет прежней доброты, гостеприимства как не бывало… Люди изменились, в сердцах будто кто злобу и зависть посеял…
Я поспешно одевался в пылком стремлении спасти чарующе прекрасный край, где когда-то мы пережили столько необыкновенных приключений. Признаться, в глубине сердца одолевало беспокойство насчет жены: спохватится, а меня нет ни дома, ни в саду, волноваться начнет… А тут и сам не знаешь, когда вернешься…
Сержант будто почувствовал мои опасения, прогудел басом:
— Никаких долгих прощаний, садись, пиши пару слов, дочку можешь даже поцеловать, утром она вспомнит. Дети спят крепко. А ты и впрямь все позабыл — ведь Блаблация и Тютюрлистан всего в нескольких шагах от вашего сада, а добираться туда можно разными дорогами. Ты и сам сколько раз подходил к самой границе королевства… А не дошел — это уж твоя вина.
— Бери пример с меня, — тормошил меня кот. — Я тоже веду двойную жизнь: при королевском дворе числюсь охотником на мышей, а на самом деле мыши мои друзья. И ты сделай вид, что сидишь в кабинете, а сумерки наступят, броди себе по песчаным дорогам Блаб-лации. Помнишь тайный лаз? Да воспрянет в тебе рыцарский дух! Приключения ждут!
Друзья помогли мне одеться. Кот ловко завязал шнурки на ботинках. Бухло в спешке криво застегнул пуговки на блузе. Переговаривались мы шепотом, но возню уловило собачье ухо. Мумик просунул морду в приоткрытую дверь, безошибочно угадав: в спящий дом ворвалось беспокойное веяние. Пес изготовился к прыжку и вопросительно ворчал, глядя на меня:
— Кого загр-р-рызть? Кому вцепиться в гор-р-рло? — Ждал приказа.