На троне в Блабоне - страница 14
Кот ловко взобрался по веревочной лестнице. Только хвостом ухо мне щекотнул — и нет его. Тут я наконец понял, откуда они свалились. Над крышей темнел огромный воздушный шар, а плетеная, как корзинка, гондола была запрятана в густых виноградных гирляндах.
Я поставил ногу на бамбуковую перекладину — теперь или никогда — и начал спускаться в темный сад.
— Ты куда? Не надейся, от нас не сбежишь! — пыхтел из окна Бухло. — Давай наверх!
Я приложил палец к губам — голос старого солдата гудел, как в колодце. Он, видно, не понял моих знаков и начал спускаться за мной вслед, ухая, как пустая бочка.
Я побежал к тазу с вареньем, поднял крышку. От костра еще тянуло теплом, и сладостно пахло вареньем — подрумяненные венгерки, четвертушки груш и ваниль. Ложка подчеркивала белизну тарелки. Я быстрехонько наполнил банку — приятная тяжесть согревала руку: варенье на память о доме, который покидал, видимо, надолго. В голове навязчиво мельтешило о том, что меня ждет: приключения, борьба за справедливый порядок в королевстве, вражеские засады. Время отступило, словно я освободился от его разрушительной силы.
Варенье загустело, пенка поблескивала в темноте, пришлось постучать о край банки, чтобы стряхнуть с ложки налипшее комочками желе. Этот звук успокоил сержанта: ясно, чем я занят, он только подгонял меня, повиснув на лестнице и прикрыв усатый рот рукой:
— Порезвее, маэстро! Чего долго копаешься? задел ложкой о крышку — зазвенело, как гонг.
В спальне жены открылось окно, она стояла в ночной рубашке и, поправляя очки, пыталась разглядеть, кто это добирается до варенья.
Бухло уже влезал в гондолу, вместе с котом они начали дергать веревку, но якорь увяз в крепких виноградных лозах и не желал отцепиться, только черной метелью сверху сыпались листья.
Я засунул банку в рюкзак, рюкзак закинул за спину. Хотел помочь с якорем, но у меня тоже не получилось. Тогда взобрался по лесенке и всей своей тяжестью встал на якорные лапы. Якорь осел и, разрывая ветки, высвободился из виноградного плена.
— А, так это ты, сластена! — выглянула жена. — До утра мог бы и подождать. Как тебе не стыдно! Марш домой!
Но я только помахал ей, с удивительной легкостью взлетел вверх, оседлав якорь; промчался прямо перед ее открытым окном. Мумик заливался лаем, и мне явственно послышалось:
— Держи его! Держи!
Мария задрала голову, придерживая очки и не веря своим глазам, хотя луна полнеба залила серебром; увидел я и Каську — она подбежала к окну и радостно захлопала в ладоши:
— Упорхнул наш папочка!
Судорожно вцепившись в якорную веревку, я возносился к небесам. Дом куда-то провалился вместе с кронами яблонь, мне стало не по себе. В поскрипывающей корзине, откуда выглядывала Бухлова усатая физиономия, я чувствовал бы себя куда спокойнее. Клянусь, мои милые, ни на должность паука, ни на должность ласточки я никогда не претендовал.
Сержант с Мяучаром изо всех сил тянули веревку, только все напрасно: и я сам не из щупленьких, и железный якорь весил предостаточно. Понемногу мои друзья все-таки выбирали веревку, но вот рывок — и я скользнул вниз так, что дух занялся, пока не оседлал лапы якоря. Этим же рывком и кота выволокло из корзины за борт. Я не отрываясь наблюдал за его акробатическими упражнениями, лишь бы не смотреть вниз, в разверзшуюся подо мной бездну.
— Удержался он или домой упорхнул? — доносились громовые раскаты сержантова голоса. — Эй! Маэстро! Где вы?
— Здесь! Спустите лестницу! — орал я в отчаянии. — Чертовски качает!
Лестница раскачивалась с большой амплитудой, и мне никак не удавалось ухватиться за поперечину — мелькнет перед самым носом, и сразу гладкий бамбук выскальзывает из рук. Но вот мокрыми со страху руками я вцепился в ступеньку и начал медленно карабкаться к спасительной гондоле. Когда я ухватился за край корзины, Бухло с Мяучаром поймали меня за руки (кошачьи когти впились в кожу, за что я был крайне признателен Мяучару — держал крепко). Я тяжело перевалился через борт и плюхнулся на моих спасителей. Свалившись друг на друга в кучу-малу, мы хохотали как полоумные — отправились! Хотя жена все еще кричала из окошка: