На узкой лестнице - страница 40
— Система, Заинька! Система — это очень серьезно. Это не средняя школа, не твои уроки французского. В системе, Заинька, каждому до каждого есть дело. И до всего. Тебе трудно понять, но поверь на слово. На мое место попасть невозможно, а вылететь — дважды два. Вот и начальник сегодня. И знаешь — на меня произвело впечатление. Мне сейчас удержаться бы, а каково расти? Нет детей, значит, непорядок. Система этого не простит.
— Ну, объяснил бы!
— Это я тебе могу объяснить, а там не объяснишь. Там и не нужны объяснения. Там — наотмашь.
— Не поверю, чтобы такие серьезные люди и, как ты говоришь, наотмашь. Они должны разобраться. — Но в голосе Зои не было прежней твердости.
Они уже лежали, и горел над деревянным супружеским ложем крохотный светлячок ночника. И снова где-то радио передало сигналы точного времени. Было уже два часа новых суток.
— Кто-то тоже не спит, — сказала Зоя. — Всегда волнение на душе, когда знаешь, что кто-то не спит.
— Нам бы их заботы… Заинька, может, еще раз рискнем?
— Боюсь.
— Но когда-то же еще рисковать придется.
— Когда-нибудь потом.
— А вдруг потом будет поздно? Смысл потеряется. Если я начну падать, значит, это мы начнем падать. Мой проигрыш — наш проигрыш! А если проигрыш — что предложим сыну? А сейчас я могу делать его судьбу, за моими плечами система. Для этого, собственно, может, и живу.
Зоя вздохнула и не ответила. И Георгий понял: его слова для Зои не звук пустой. Она спросила:
— Может, сходить к другому врачу? К платному.
— Чепуха, все они перестраховщики. Им только бы ужасы накачивать. А жить-то нам.
— А как же?
— Да опять говорю — порви это дурацкое направление.
Она прижалась к его плечу, он обнял ее и уткнулся лицом в шею. Почувствовал он, как вздрогнула Зоя от его прикосновения, как всем телом подалась к нему, словно хотела слиться с ним, как сливаются две капли ртути.
— Ты любишь меня? — прошептал он.
— Да! Да!
— У нас будет сын?
— Я боюсь.
— У нас будет сын?
— Я не знаю.
— Ты любишь меня?
— Безумно, — дыхание ее стало таким частым, что Георгий подумал: не задохнулась бы.
— У нас будет сын?
Она не ответила, она все тесней прижималась к нему.
— У нас будет сын?
— Да…
— Повтори!
— Да…
— Ты отдаешь отчет своим словам?
— Да! Да!
— У нас будет сын?
— Да!
— Ты не передумаешь?
— Нет!
— Я могу быть спокоен?
— Да.
— У нас будет сын?
— Да! Да! Да!
Тогда он сказал: Заинька, миленькая маленькая Заинька… Он сказал, не зная, что еще сказать: ах, Заинька, чего хочешь! Я тоже для тебя все!
Утром Георгий поднялся без будильника. Железное здоровье распирало его изнутри, аж до звона в ногах, до боли в ребрах. Грудную клетку как будто бы стягивал гипс или за ночь прихватило морозом. Хотелось немедленно двигаться, ворочать пуды, приседать и приседать без конца у открытой балконной двери. И радовался он своему такому утреннему самочувствию, потому что знал: играючи, в трудах, промелькнет день, а там… а там… Даже загадывать боязно. Все должно быть прекрасно, и не надо ложной скромности — на долгую жизнь задумала его природа, скроила по самым совершенным своим чертежам, из лучших деталей собрала.
И народу на улице…
И праздничные все, даже подумалось, что не на работу они спешат, а просто гуляют, как на Первомай, вот за руки сейчас возьмутся, вот петь начнут.
Георгий нашел свое окно и увидел Зою. Тонкой и далекой показалась она ему отсюда. И не реальной, а словно бы тенью с небес. Жутковато стало ему, и сладкая боль шевельнулась в груди, и подобно тонкой змейке сложилась спиралью, и опала кольцами, и пропала в дремучих пучинах души.
Плавно двинулась машина. Траурный полукруг: салют догнивающему «Москвичу», чистой воды тебе, капитан дальнего плавания.
Улица. Проспект. Поворот. Еще поворот. Наконец, булочная с широкими белыми ступенями, торжественным и серьезным входом, словно во Дворец культуры. Георгий затормозил и прошел к телефону-автомату.
— Здравствуй, — сказал он, когда ему ответили. — Такое чудесное утро.
— Да? Очень интересно. А я еще сплю. Какой-то сон странный, будто столько цветов вокруг и я задыхаюсь.
— Она будет рожать.
Образовалось такое молчание, что Георгию показалось — толпа за стеклянной дверью замедлила свое движение, сгустилась вокруг его кабины.