На узкой лестнице - страница 41

— А как она чувствует себя?

Он не ответил.

— Господи, надо же… Бедняжка… А какая живучая, однако… Кстати, ты забыл у меня часы.

— Да? — Георгий потрогал пустое запястье, и когда он трогал пустое запястье, сильное биение крови ударило по большому пальцу.

Они поднимались на третий этаж: бабка Таня в суконном глухом пиджаке, в новой косынке, на которой красными и желтыми цветочками по зеленому полю пестрели слова «велоспорт, велоспорт…»; и на полшага впереди внучек Митенька с чемоданом, обмотанным бечевой, и с раскладушкой.

— А вдруг не пустят? — уже в который раз с тревогой спрашивала бабка.

— Еще чего. Куда они денутся.

— А вот возьмут и не впустят.

— Ладно тебе, и ордер на руках, и ключи. Ты их сама можешь…

— А вдруг не поверят?

— Не дрейфь, бабулька, всунемся.

Перед наружной дверью Митенька поставил чемодан и позвонил.

— Вам кого? — выглянула женщина средних лет; была она непричесанная и как будто бы чем испуганная.

— А никого! Нового жильца привел. Проходи, бабулька. Так где у вас освободившаяся комната?

Тут Митенька увидел, как вздернуто платье высоким животом женщины, и оробел.

— Мы с ордером, вот и ключи.

Они стояли в маленькой прихожей, прямо комната и налево — двухкомнатная квартира, — и обе двери открыты.

— Все-таки подселили…

— Как видите, так куда нам?

Откуда-то приполз карапуз, держась за мамкину юбку, поднялся на ножки, заревел.

— Да заткнись ты, горе мое, — женщина подняла его на руки и словно посадила на живот, шлепнула по ходу дела, малыш загудел основательней, на одной ноте.

— Идите, проходите, вон она, — кивнула женщина на маленькую комнату, что налево. — Да чтоб вы подавились!

В комнате были составлены детские вещи: кроватка, взятый впрок, непротертый еще от смазки велосипед, устрашающие пластмассовые и надувные игрушки — каждая больше ребенка, какое-то тряпье.

— Куда бы выкатить это все? — спросил Митенька.

— А куда хотите, можете мне на голову.

— Митенька, пойдем отсюда?

— Еще чего. Наоборот, обживайся. Здесь поставим раскладушку, а табуретку одолжим у хозяйки. Хоть стакан с водой поставить.

А хозяйка сидела в другой комнате, прижимала к груди орущего ребенка и выглядела безучастной, пока Митенька выносил вещи, рассовывал их по свободным углам.

— Вот и все, а ты, бабулька, боялась. Давай, отдыхай. А выберу время, притащу остальное.

— Да все есть, Митенька. Вот гвоздик вбил бы.

— А вон какой-то… Хватит пока.

— И то верно, а я и не заметила.

— Ну давай, в общем, отдыхай. А мне бежать. Я и так уже чегой-то.

— Конечно, Митенька, тут уж я сама, и покушать есть что. И окно опять же во двор выходит, шуму поменьше.

— Давай, бабуля, кимарь.

И подмигнул ей с порога.

Бабка Таня прошлась по комнате туда-сюда, цепко запомнила скрипучие половицы. Повесила на гвоздик пиджак, гвоздик отвалился, из дырки струйкой посыпалась штукатурка. Вот жалость-то какая: больше гвоздиков не видать.

Расстелила она у стены газету и стала раскладывать содержимое чемодана. Два байковых одеяла — на раскладушку, одно сверху будет, другое — снизу, вместо матраса. Так продумала Зоя, жена среднего сына Павла. У них и жила бабка Таня в однокомнатной квартире, за шифоньером. Когда кто-нибудь приходил к ним в гости, Зоя обрызгивала бабкин угол душистой жидкостью. Бездетными жили сорокалетние Павлуша и его новая жена Зоя, но от этого бабке было не легче. А податься некуда: у Ивана трое. А меньшой погиб при исполнении служебных обязанностей.

Бабка слышала, как по ночам нашептывала Зоя Павлуше: давай определим мамашу в приют, там ей куда будет лучше, а то чего ей мытариться на старости лет. Бабка при этих словах замирала, вся обращаясь в слух: а что ответит на это сынок? Доломает она его или как? Но Павлуша держался молодцом, он шептал ей в ответ и тверже, чем она ему: это не дело — живую мать при живых детях. Неизвестно, как аукнется на работе, да и соседи опять же… Не в космосе живем, контачим.

А потом они стали хлопотать о комнатке на отселение. Вот у них и получилось. Хорошим людям всегда идут навстречу — и слава богу! Все не богадельня.

— Ничего, мать, поживи немного, мы тут подразберемся со своим, а там и съедемся, — сказал Павлуша и втайне от жены дал ей пять рублей.